Ритуал
Шрифт:
— Завтра, — целитель задумался, — вероятнее всего.
***
Дядя — молчал. Слуги вынесли Каро, дознаватели покинули кабинет, Луций следил за нами встревоженным взглядом.
— Имя, Вайю.
— Я правда не знаю.
— Это…, — он начал своим особым тоном «для нотаций».
— Одобрять…, — тихо пробормотал себе под нос Наставник, и дядя заткнулся, закрыв глаза и скрипнув зубами.
— Молодец. Вайю.
Я поежилась. Молодцом в такой дядиной интерпретации быть совсем не хотелось.
— Что не съела сама.
— Кормить
— Твое кольцо. Я дополню определителем таких… добавок, — дядя постучал по столу, и я послушно стянула с пальца артефакт. — Не употреблять ничего за пределами дома.
— Почему не съела? Ты любишь сладкое, — спросил Наставник с любопытством — он крутил печеньку в руках и блаженно принюхивался. — Пахнет божественно…
— Предпочитаю кухню Маги, не так… приторно, — я поморщилась, во рту сразу стало противно. Южные сладости я не переносила на дух, как и любой другой продукт с их пряностями.
Вторая зима выдалась сложной для Шестнадцатого, было нечего жрать совсем. Тогда взяли мирийский караван, доверху набитый товарами южного Предела. И мы все жевали печенье, засахаренную ягоду, пахлаву, прозрачные ириски, щедро сдобренные специями восемь декад. Восемь псаковых декад. Сладкое на завтрак, обед и ужин. В конце всех воротило просто от одного запаха.
Я аккуратно вытащила из пальцев Наставника печеньку и, прицелясь, швырнула в корзину. Подарку горцев там самое место, вместе с другим мусором.
***
Спальню я проверила дважды, на всякий случай. Вытащила розовую кружевную хрень из шкафа и с удовольствием выбросила её.
Артефакт менталистов я нашла быстро — они закрепили его на стену, высоко, спрятав за картину. Трогать не стала — «глаз» выглядел стандартным, как камушек-паучок с несколькими лапками, чтобы было удобно цеплять.
Вызвала пару крепких слуг, чтобы сделать перестановку. Передвинула мебель, выбрала новое место для «Грозовой охоты» и мстительно наказала отодрать всю тканную отделку со стены, до дерева и непременно сжечь весь мусор.
Прощай, «глазик»! Покойся с миром!
Аларийки справились быстро — комната была чиста, я перепроверила и пошла собираться. Темнело. Меня ждало свидание с Ремзи.
***
В лесу было тихо — яркие огни поместья остались далеко позади, падал снежок, копыта вязли — тропу артефактами чистили давно.
Серый прядал ушами, чутко прислушиваясь к ночным звукам, и изредка нервно всхрапывал — конь, которого мне оседлал Старик, был немного ленив и избалован. Наверняка, он бы предпочел спать в конюшне, а не тащиться не понятно куда на ночь глядя.
Силуэты старых башен чернели вдали, очерченные полосами лунного света, снег вокруг был не тронут, охранники ходят по другим тропам, объезжая периметр, так что место было выбрано идеально — и мне не нравилось, как легко Зиккерт определил
Ремзи не было. Одинокий конь был привязан внизу у развалин, седло уже припорошило снегом — стоит давно.
Короткий резкий охотничий свист раздался сверху — я подняла голову, этот придурок забрался на верхнюю площадку и балансировал на краю, вниз сыпались камешки и песок вперемешку со снегом.
— Блау…, — короткий полный придворный поклон, и он чуть не сорвался вниз, засмеявшись от восторга. — Рискнешь подняться?
Я похлопала по коленке, как собаке — вниз, и он сиганул. Прыгнул прямо сверху, сгруппировавшись, выбрав самый большой сугроб, и вылез, довольно отфыркиваясь.
— Больной придурок, — сигать с высоты в три моих роста.
— Ни словом, ни делом, — он отряхнул шапку и нахлобучил сверху, лихо заломив на бок. — Но это не значит, что ты не можешь подставиться сама, Блау.
— Новости. Нет времени на детские выкрутасы.
— Здесь начинается Керн, нейтральная территория, ничейная земля, ты не можешь приказывать Блау.
— Проверим? — над головой сияли первые звезды — самое время испытывать границы возможностей.
— Блау…
— Оставь зубоскальство для Хейли. Нечего сказать — я возвращаюсь.
— Но ведь ты — пришла, — Ремзи отвязал поводья, счистил снег и взлетел в седло. — Стоит сказать — Ву, и Блау бежит сразу, — он довольно засмеялся. Конь Ремзи, гарцуя, переступил с ноги на ногу, и он дернул поводья — жестко, так, что недоуздок наверняка повредил нежные губы.
Козел. Зиккерт — псаков козел.
— Моё и точка, не так ли? Ты — такая же, как я.
Была огромная разница между тем, чтобы причинять боль кому-то слабому и беззащитному, тому, кто зависит от тебя и не может ответить, и тем, чтобы навалять лицом к лицу.
— Твоя подружка не в моем вкусе, не люблю такие хрупкие цветочки… — конь снова заржал, пытаясь ослабить поводья, казалось, Ремзи наслаждался, причиняя боль. — … но, если закрыть глаза, и в темноте — сойдет…
Если он так дернет поводья ещё раз — Зиккерт и останется здесь, в этом лесу. И Ремзи дернул. Конь нервно заржал от боли и мотнул головой.
Я прыгнула раньше, чем успела подумать — ноги сами выскользнули из стремян, я оттолкнулась со всей силы, и свалилась на Ремзи, выбивая его из седла. Мы упали в снег и покатились кубарем по склону, за башнями гора шла под уклон, ветер свистел в ушах, снег набивался в рот, нос, и я только успевала, переворачиваясь, прикрывать голову от острых камней.
Очнулась я, сидя верхом на Зиккерте, сжимая пальцы на шее изо всей силы. Доживет он до поединка или не доживет — не важно, Ремзи останется в этом лесу, и раскопают его только весной.