Ривер Уайлд
Шрифт:
Я думаю о ребенке внутри себя, и знаю, что нет ничего, чего бы я не сделала, чтобы его защитить. Но пошла бы я, как он, на такое ради чужих детей?
И, честно говоря, я не знаю ответа на этот вопрос.
— Итак, ты линчеватель в группе, защищающей детей от педофилов. — Мне нужно произнести это вслух, чтобы информация уложилась в голове.
— Я не считаю себя линчевателем. Я скорее… противоядие от болезни.
— Но ты не можешь остановить все плохое, что происходит, — мягко говорю я.
— Нет, не могу. Но я могу остановить больше, чем, если бы сидел
— Не боишься, что из-за этого у тебя будут неприятности с… законом?
Он смеется. Это глухой звук. Я могу понять почему.
— Нет. Что самое худшее, что они могут со мной сделать?
— Посадить в тюрьму, — шепчу я.
— Поверь мне, Рыжая, это не самое худшее, что со мной случалось.
Я прикусываю губу.
— Удивляешься, зачем я это делаю, — говорит он тихо. — Почему хочу помочь предотвратить страдания чужих детей.
— Да, — отвечаю тихо.
Молчание длится долго. С каждой секундой ожидания сердце стучит все сильнее.
Его голос мучительно, болезненно тих, когда он говорит:
— Потому что я был одним из этих детей, Кэрри. Мне причинял боль тот, кто должен был заботиться обо мне.
«Боже, нет».
Горло сжимается от слез. Я с силой сглатываю.
Я знала, что с ним случилось что-то плохое. Мысль о том, что причина именно в этом, мелькала у меня в голове... но услышать его слова…
Это тяжело. Это ранит меня сильнее, чем я думала.
Глаза наполняют слезы. Я боюсь на него смотреть, потому что, если я это сделаю, то знаю, их уже будет не остановить.
— Э-это был... твой отчим? — говорю я дрожащим голосом.
— Да. — Его тон ледяной.
Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Так вот почему твоя мама его убила? Она узнала, что он причиняет тебе боль, и застрелила его? — Знаю, я сделала бы то же самое, если бы это был мой ребенок.
Он прерывисто вздыхает, и я, наконец, поднимаю на него глаза. Слезы, которые я сдерживала, хлынули и потекли по моему лицу.
Он медленно качает головой.
— Нет, Кэрри. Вот почему его убил я.
25
Кэрри
— Что? — Я откидываюсь на спинку дивана.
«Он убил отчима».
Не знаю, что отражается на моем лице, но что бы это ни было, Ривер бледнеет.
— Черт. Кэрри, я не причиню тебе вреда. — Он поднимает руки, словно, сдаваясь.
— Что? — запинаюсь я, и меня тут же осеняет. — О боже, нет. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда.
Если бы он собирался навредить мне, то уже сделал бы это. И человек, который охотится за сексуальными преступниками, чтобы защитить детей, — не тот, кого я должна бояться.
Придвигаюсь к нему поближе, чтобы заверить, что моя реакция не была вызвана страхом.
— Я тебя не боюсь. Просто... — «Ошеломлена.
Он выдыхает и кивает, не отводя глаз от стены.
— Мне было восемь, когда я его убил. Это... насилие продолжалось долгое время до этого. И все становилось... лишь хуже. Я не мог рассказать маме о происходящем, потому что он сказал, что убьет ее, если я это сделаю, и тогда я останусь с ним. Только я и он.
Мои глаза наполняются слезами, которые стекают по щекам. Я смахиваю их запястьем.
— Он был офицером полиции. Люди в этом городе уважали его. Я знал, что если скажу что-нибудь... мне никто не поверит. Я был... в ловушке. Все случилось в воскресенье. Всегда в чертово воскресенье. Мама находилась в книжном клубе. Я был с ним дома один. Он позвал меня на кухню. Я знал, что произойдет. То, что происходило всегда, когда ее не оказывалось рядом.
Ривер трет лицо ладонями, проводит пальцами по волосам.
— Он оставил пистолет на кухонном столе. Он никогда так не поступал. И я честно не знаю, что заставило меня взять пистолет в тот день. Но я это сделал. И направил оружие на него. Он рассмеялся мне в лицо. Потом разозлился. Бросился на меня, и я выстрелил. И продолжал нажимать на курок, пока барабан не опустел. Не знаю, сколько прошло времени... Казалось, совсем ничего, а потом домой вернулась мама и увидела, что я натворил. Она заставила меня рассказать, что произошло. Так я и сделал. Рассказал уродливую правду. Она расплакалась. Затем сняла трубку и позвонила в полицию. Пока мы ждали их приезда, она велела мне соглашаться со всем, что она скажет. Что его убила она. Они подрались. Он на нее напал, и она, защищаясь, схватила пистолет и выстрелила в него. Я не хотел врать. Не хотел, чтобы ее посадили в тюрьму.
Ривер смотрит на меня покрасневшими от эмоций глазами, без слов говоря, что ему нужно, чтобы я в это поверила. Пусть даже всего лишь поверила.
— Она умерла там, и это из-за меня.
Он опускает голову. Я подвигаюсь к нему ближе и беру за руку.
— Нет. Она была твоей мамой и защищала тебя единственным доступным ей способом, потому что любила тебя, Ривер. Ничто из того, что произошло в тот день или до этого, не было твоей виной.
Я сжимаю его руку, и он поднимает на меня глаза. Они мокрые от слез, и мое сердце болезненно сжимается.
— Ты был ребенком, Ривер. Маленьким мальчиком.
— Я не должен был молчать. Должен был сказать правду. Но я не проронил ни слова. Сделал, как она велела, и промолчал. Не сказал правды, и она попала в ту адскую дыру и так оттуда и не вышла.
— И к чему бы привела твоя правда?
— Она была бы здесь... а не я.
— Не говори так, — резко обрываю я его.
Я огорчена тем, что Ривер не видит, насколько он удивительный. Не думаю, что даже я до сих пор в полной мере видела это.