Робеспьер
Шрифт:
Реньо. Они хуже навоза. Я носом чую.
Баррас. А если и так? Добрый навоз стоит золота.
Реньо. Золото и дерьмо! Недаром такая вонь... а вокруг вьются тучи мух...
Баррас. Без них мы еще не научились обходиться. Даже сам Неподкупный принужден идти на уступки...
Реньо. Если бы он послушал моего совета, я научил бы его, как с ними разделаться...
Баррас. Ты не злопамятен! Робеспьер снял тебя с поста, а ты как будто готов мириться?
Реньо.
Билло. Я тебя защищал. Но Робеспьер с Кутоном яростно требовали искоренить эбертизм в провинции, как искоренили его в Париже. А ты еще, на свою беду, спутался с Шометтом.
Реньо. Я не так подл, чтобы от него отрекаться. Шометт — честный, истинный патриот, Революция может гордиться им. Вся его вина в том, что он испугался и спасовал перед Робеспьером, когда надо было громко и решительно отстаивать свои убеждения. Я их разделяю и всецело поддерживаю.
Билло. Ты что, хочешь последовать за ним на эшафот? Помолчи, не создавай для нас лишних трудностей, нам и так едва удалось тебя спасти.
Реньо. Можешь не стараться! Пускай меня лучше казнят, не хочу унижения.
Билло. Вот чертов дурень! Лучше уж добровольно пойти на унижение. Кичишься своими принципами, а не видишь, куда они тебя завели. Ведь ты едва не стал слепым и покорным орудием самого гнусного военного переворота, который бы поставил над трупом Республики диктатора в солдатских сапогах, Ронсена...
Реньо. Как?.. Ронсена?
Билло. Ты ничего не разглядел, болван. Ничего не понял. Ты заслужил, чтобы тебя сто раз казнили. Но я понимал, что у вас в провинции тебе трудно было разобраться в их темных интригах. Я знал все, что ты сделал и чего ты стоишь. Я спас тебя от Робеспьера. Веди себя смирно по крайней мере! И не ополчайся на людей, которые служат тебе защитой. Ты еще можешь нам пригодиться, а мы тебе, чтобы поддержать и упрочить Республику. Ей угрожают ханжество и пустословие тех самых людей, кто призван охранять ее.
Реньо. О ком ты говоришь?
Билло. О Робеспьере. Он замышляет создать нам нового бога из обломков той религии, что мы с таким трудом разрушили.
Реньо. Бога?
Билло. Ну да, бога... как тебе это нравится? И верховным жрецом этого бога, разумеется, будет он сам, Робеспьер. А ведь от алтаря до трона один только шаг, не так ли?
Реньо. Быть не может! Что за бред!..
Билло. А вот увидишь! Как раз через две недели состоится торжественное официальное празднество, посвященное так называемому верховному существу — это и есть бог, только переряженный.
Реньо. Если ты против, зачем же было поддерживать Робеспьера?
Билло. Да, правда, две недели назад я голосовал по указке Робеспьера и признал существование бога и бессмертие души. Нам пришлось даже узаконить этого самого бога специальным декретом. Умора, да и только, за себя стыдно... Ты не подозреваешь, Реньо, какую власть Робеспьер забрал над Конвентом. Непостижимо! Голос глухой, рожа постная, очки на носу, а как только начнет говорить — всех захватывает, слушаешь, не отрываясь. У него паучья логика, он опутывает тебя со всех сторон и завораживает... Напиток пресный, но с каким-то дурманом.
Реньо. Знаю, сам пил.
Колло. Следует запретить ему выступать.
Билло. Мы издали его речь в двухстах тысячах экземпляров, разослали по всей Франции, обязали прочесть во всех коммунах. И все эти дни непрерывно, из всех коммун, из всех городов Франции его заваливают восторженными письмами. Даже за границей, во всей Европе, речь произвела поразительное впечатление. И ведь нельзя не признать необычайной важности подобного политического шага, равно как и его своевременности. Всей стране, даже врагам, он внушил убеждение, что Революция уже миновала опасные рифы, что новый порядок установлен.
Реньо. Раз это послужило на благо Республике, что же ты ставишь ему в вину?
Билло. Я ставлю ему в вину, что он совершил это ради своих целей, чтобы установить теократию, самый гнусный государственный строй, который позорит и унижает человечество.
Реньо. Может быть, твои подозрения напрасны?
Билло. Я не доверяю человеку, который вопит о душе и добродетели, корчит из себя всеми гонимого праведника, а сам втихомолку прибирает к рукам всю власть. И что бы он ни делал, он старается убедить нас, будто этого хочет народ, будто народ — это он...
Реньо. Быть может, он сам в это верит.
Билло. Тогда это еще опаснее. Придется его прикончить.
Реньо. Ты никогда его не любил, Билло.
Билло. Не любил, будь он проклят! С первого дня, как я учуял этого зверя, я весь ощетинился. Даже когда склонен был восхищаться им, я и то его ненавидел.
Реньо. А мне труднее порвать с ним. Признаюсь, я любил его.
Билло. Так что ж, пожертвуй ради него своей головой.