Робеспьер
Шрифт:
Кутон. Что ты имеешь в виду?
Сен-Жюст. Диктатуру. Нам следовало, как римлянам в годину испытаний, сосредоточить всю власть, гражданскую и военную, в руках одного человека, доверить ему разящую секиру Республики. За несколько месяцев, быть может даже недель, он сумел бы уничтожить стоглавую гидру заговора и мятежа, сокрушить все преграды на славном пути Революции. Выполнив свою миссию, вновь введя могучий поток Революции в его державное русло, этот человек сам сложил бы к вашим ногам окровавленную секиру, и вы сломали бы свое оружие.
Робеспьер. Нет! Пока я
Кутон (ему вторит Леба, Огюстен и Пэйан). Обратись же с призывом к верховному властелину, к народу! Подымем вооруженное восстание против изменников народа.
Робеспьер. Я в это не верю.
Огюстен. А год назад верил.
Робеспьер. Больше не верю.
Кутон. Ты был в первых рядах народного восстания против жирондистов.
Робеспьер. Прошли времена тридцать первого мая!
Огюстен. Что же изменилось с тех пор?
Робеспьер. Все изменилось. Тогда действовали в согласии самые могучие, самые животворные силы Революции: Марат, Дантон, Эбер... Теперь же — признаем это — вокруг нас пустыня.
Кутон. Кощунственные речи! Неужели, по-твоему, надо было пощадить Дантона и Эбера?
Робеспьер. Это было невозможно. Если бы пришлось начинать сызнова, я поступил бы так же.
Кутон. Но ты жалеешь о том, что произошло?
Робеспьер. Я никогда не переставал сожалеть об этом. Истинное бедствие, что деятельность таких людей стала гибельной для Революции. И что ныне мы снова вынуждены сражаться против честных республиканцев — таких, как Билло, Баррер, Карно...
Кутон. Против тех, кто тебя ненавидит.
Робеспьер. Кого я сам ненавижу.
Кутон. Ты нынче обуян христианскими чувствами, Максимилиан.
Робеспьер. Я люблю Республику больше самого себя. И с горечью сознаю, какой непоправимой утратой была каждая из этих смертей, как много пролито крови лучших людей Республики. Не будь я убежден, что эти безумцы погубят Революцию, я поборол бы свою личную неприязнь. Но если братоубийственная война неминуема, вести ее можно лишь при условии, что мы найдем опору среди честных людей Конвента... Я искал такой опоры и не нашел ее. Честные люди отвергли протянутую им руку. Они предали меня. Где, в ком искать нам теперь опоры? Сен-Жюст прав. Единственное спасение — диктатура. Но мы не хотим ее. Это значило бы отречься от самих себя.
Сен-Жюст. Я понимаю тебя, Максимилиан, и покоряюсь. Сохраним наше доброе имя незапятнанным, хотя бы для будущего.
Кутон. Мы сохраним его, если одержим победу. Будь уверен, Максимилиан, и ты, Сен-Жюст, что поражение покроет вас позором на веки веков.
Робеспьер. Я это знаю, Кутон. Меня оклевещут. История — трусливая прислужница успеха.
Сен-Жюст. Но после бесславия настанет черед справедливости.
Кутон. У побежденных нет будущего.
Сен-Жюст. Я никогда не буду побежденным! У тех, кто, подобно нам, дерзал на все ради Свободы, можно отнять жизнь, но нельзя отнять смерть-избавительницу, освобождающую от рабства, нельзя отнять наш свободный, независимый дух, который будет жить в веках и на небесах [25] .
Флерио-Леско. Какое нам дело, что Сен-Жюст сохранит свой независимый дух даже в могиле? Мы боремся за жизнь. И будем защищать ее до последнего вздоха. Максимилиан! Мы пошли за тебя на смерть! Ты не вправе отстраняться от борьбы. Ты должен подписать!
25
Подлинные слова Сен-Жюста. — Р. Р.
Робеспьер. Это бесполезно.
Пэйан и Огюстен Робеспьер. Подпиши!
Леба (повернувшись к окну, глядит на площадь). Кто эти люди? Чьи это колонны пересекают пустую площадь?
Входит Кофиналь.
Кофиналь, посмотри!
Кофиналь (не глядя). Все идет хорошо. Наши войска вполне надежны. Я отпустил их немного освежиться. Надо только дождаться подкреплений, которые мне обещали, и выступать. Подпиши, Робеспьер.
Леба (у окна). Они направляются к главному входу. (Сен-Жюсту, который подходит к окну.)Погляди, Сен-Жюст! Ты знаешь этих людей?
Сен-Жюст. Не все ли равно? Дай мне спокойно подышать ночной прохладой.
Леба. Давно я не видел тебя таким просветленным. Твое чело, твои глаза словно излучают счастье.
Сен-Жюст. Да, я счастлив, друг. Я вышел из пучины жизни.
Леба. А я нет. Я привязан к жизни, я держусь за нее всем существом.
Сен-Жюст. Насладись же этими последними минутами. Скоро эту тишину нарушат, эту дивную ночь осквернят.
Леба. Не могу... Меня томит тревога... Они входят... Подымаются... Слышишь, Сен-Жюст? Кто это идет?
Дверь распахивается. Друзья, столпившиеся вокруг Робеспьера, не оборачиваются. Робеспьер, наконец, подписывает бумагу. На пороге появляется Бурдон с отрядом жандармов.
Бурдон [26] (указывая на Робеспьера молодому жандарму). Вот он, предатель! Стреляй, Мерда!
26
Бурдон был историческим «героем» этой развязки. Но его может заменить на сцене Баррас как личность более известная. — Р. Р.