Робеспьер
Шрифт:
Молодой жандарм стреляет в Робеспьера. Робеспьер падает ничком на стол. Все окружающие вскакивают в смятении.
Кофиналь (бросившись к Бурдону, хватает его за горло). Негодяй!
Жандармы врываются в зал. Вступают в борьбу с Флерио-Леско и Пэйаном. Огюстен Робеспьер пытается выскочить в окно. За большим столом остался только Робеспьер, упавший лицом в лужу крови, и напротив него беспомощный Кутон, покинутый друзьями на произвол судьбы. Напрасно он взывает то к одному, то к другому: «Унесите меня!» Наконец он пытается подняться сам, но при первом же усилии падает на пол, возле рампы.
Леба. Они его убили. Республика погибла... На что мне жизнь! Прощай, брат! (Стреляет себе в грудь.)
Сен-Жюст подхватывает его на руки.
Сен-Жюст. Прощай, Леба! Вот ты и свободен! Ты избежал нашей участи... Но я не вправе это сделать. Остается самая тяжкая часть пути. Я пройду ее без тебя... Спи спокойно, брат мой, я завидую тебе? (Бережно опускает его на пол.)
Бурдон (приподняв голову Робеспьера). Он еще не умер. Но он умрет.
Жандарм Мерда (самодовольный, фатоватый молодой парень, усмехаясь и покручивая усы, глазеет на свою окровавленную жертву и ударяет себя в грудь). Меткий выстрел! Ай да Мерда!
Бурдон (обернувшись к нему и хлопнув по плечу, говорит торжественно). Мерда [27] ! Твое имя навеки войдет в историю.
Сен-Жюст идет к Робеспьеру, которого с бранью укладывают на стол. Жандармы оттесняют Сен-Жюста и связывают ему руки.
27
Merde — по-французски — дерьмо.
Сен-Жюст (через стол обмениваясь взглядом с Робеспьером). Учитель, я здесь. Я не покину тебя.
Занавес.
КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Утро 10 термидора (28 июля). Павильон Равенства во дворце Тюильри. Приемный зал Комитета общественного спасения, куда принесли раненого Робеспьера. Он лежит лицом к публике на столе с медными золочеными гербами в стиле Людовика XV, под головой у него патронный ящик. Глаза его открыты, взгляд неестественно напряжен и неподвижен. Он утирает губы белым кожаным мешочком, который тут же окрашивается кровью. В нескольких шагах от него, высоко подняв голову, сидит Сен-Жюст с изможденным от усталости лицом, без галстука, с разодранным воротом. Немного дальше в углу зала сидят Дюма [28] и Пэйан. На стене, прямо против публики, над столом, где лежит Робеспьер, висит на видном месте Декларация прав человека и гражданина. Зал набит жандармами, секционерами, канонирами, газетчиками, зеваками и простолюдинами, которые толпятся и снуют.
28
На сцене Дюма можно заменить Флерио-Леско, который участвовал в предыдущей картине. — Р. Р.
Голоса. Король предателей!
— Вот ему и крышка!
— Надо бы прибить его гвоздями, как сову, на главных дверях Конвента.
— Какая мерзкая рожа!
— А ведь считал себя красавцем. Говорят, он распутничал в одном замке: кругом зеркала да свечи, а с ним три сотни голых баб, — гетер, что ли? Как их там называют?.. Приведут к нему жен и дочерей арестованных. «Ложись со мной, говорит, коли хочешь его спасти». Уж понятно, бедняжка ничего этим не спасала — ни отца, ни дружка, ни своей девичьей чести...
— А под з'aмком нашли подземелье, где зарыты горы трупов. Ведь он хотел зарезать шесть тысяч парижан...
— Не может быть!
— Верно говорю. А вон тот молодчик (указывает на Сен-Жюста)послал на гильотину бедную девушку, а из ее кожи велел сшить себе штаны.
— Изверг! С него бы самого содрать кожу живьем!
Жандармы оттесняют толпу.
Жандармы. Тише, граждане! Не напирайте! Надо уважать закон. Тут все по закону, тут вам не самосуд. Будьте покойны, закон расправится с ними. Еще до вечера все на гильотину попадут.
Голос. Их мало казнить!
Жандармы. Довольно с тебя! Мы ведь не людоеды.
Один из толпы (в тринадцатой картине, в Клубе якобинцев, он восторженно приветствовал Робеспьера). Дай мне поглядеть!
Второй. Ты, кажется, был с ним знаком?
Первый. Нет, нет!.. Я видал его только издали... Как все.
Робеспьер глядит на него в упор. Человек отворачивается в замешательстве и старается улизнуть.
Второй. А я слыхал, будто ты с ним приятель.
Первый. Тебе наврали. Ей-богу, нет.
Второй. Коли ты правду говоришь, плюнь ему в лицо.
Первый. Плюю и проклинаю. (Поспешно скрывается в толпе.)
Пэйан. Экая сволочь! Я отлично помню этого труса. У якобинцев он пресмыкался перед Робеспьером.
Дюма. Спасает свою шкуру. А вот мы, дураки, шкуры своей не сберегли. И всё ради него. (Указывает на Робеспьера.)И всё из-за него. Мы погубили себя, чтобы его спасти. А он не способен был ни себя защитить, ни нас. Связал нас по рукам и ногам. Ох, если бы меня вовремя послушались!
Пэйан. Теперь поздно охать, все равно ничего не поправишь. Мы погубили наше дело. И сами погибли. Это бы еще полбеды, но погибла Республика. Надежды больше нет... Это конец. Конец всему.
Дюма. В эдакой жаре и пылище подохнешь от жажды... (Жандармам.)Граждане! Даже осужденным на смерть нельзя отказывать в глотке воды.
Жандарм. Что ж, я с охотой. Кто бы они ни были, а все же люди. (Уходит за водой.)
Второй жандарм (останавливая его). Постой, Регул! А это разрешено?
Первый жандарм. Я буду в ответе. Мне велено их стеречь, а не мучить.
Дюма. Принеси две кружки.
Пэйан. Принеси три. (Указывает на Сен-Жюста, застывшего и неподвижного; он слишком горд, чтобы просить, и слишком погружен в свои думы, чтобы замечать страдания.)Посмотри на него! Он совсем без сил. Три ночи подряд глаз не смыкал. Точно прирос к стулу. Слова от него не добьешься. Кажется, вот-вот рухнет сразу.