Робинзонада Яшки Страмболя

Ряховский Борис Петрович

Братья Шпаковские держались молодцами: шутят, хлопочут вокруг Яшки, то и дело спрашивают меня то о том, то о другом. Я стал было сердиться на эти: «Димка, как быть?..», «Димка, а не двинуть ли нам вот так?..», но остановил себя: у кого же им спрашивать? За главного-то я! А не тетя Феня…

Решено было вернуться до третьей — считая отсюда — ямы с водой. К вечеру будем там. А дальше? Я не знал, как быть дальше.

Подняли Яшку с земли, подсадили на спину старшему Шпаковскому. Голову и спину Яшке закрыли футболкой.

Тронулись.

Шагов через десять Шпаковский высвободил из-под Яшкиного зада руку, взглянул на часы и сказал:

— Пол королевства за коня!

Младший подхлестнул его рубашкой, рассмеялся:

— За тебя — полкоролевства?

Так далеко не уйдем. Жара…

Ночевали у глубокой, наполненной водой ямы. Яма эта питалась ключиком и летом не высыхала. Десятка полтора ям, расположенных реденькой цепочкой по низинам балок, я принимал за русло местами пересыхающей к середине мая Песчанки.

Яшку тащили трудно. Вымотались. Глаза у нас ошалелые, руки, ноги дрожат. Про Яшку и говорить нечего: бредит парень.

Осталось два куска хлеба и четыре кусочка сахару. Разыскивая нож, я наткнулся в рюкзаке на что-то влажное. Это был закисающий помидор. Вымыл его, пристроил на обрывок газеты.

Кизяку мы собрали курам на смех — горстей пять заячьих и сайгачьих шариков. Скоту на Барса-Кельмес делать нечего — сплошь камни, балки да увалы.

Хотелось только спать. Но поесть надо было непременно: впереди день ходьбы с Яшкой на руках. Я снял майку, завязал ее мешком и предложил младшему Шпаковскому помочь мне пошарить в ямке. Он валялся на спине и лениво врал брату, который расщеплял на костер дощечку от живушки (братья на всякий случай взяли с собой удочки), как однажды он сел на ишака и обогнал на нем пожарную машину.

Мы обшарили яму вдоль и поперек и в конце концов обнаружили в майке шесть малохольных ельцов и одного пескаришку. Рыбок занесло сюда вешней водой.

Развели мы крохотный костер, насадили на палочки рыбешек, поджарили. После ужина перетащили Яшку повыше — в низине ночью холодно. Братья укутали его в наши куртки. Мы считали — он согрелся и уснул, как внезапно Яшка сказал:

— Очень жалко с вами расставаться! Но ведь мне прислали вызов из училища.

Я отошел в сторону, пристроил под голову рюкзак, закрыл глаза и замер. Яшка о чем-то просил, Шпаковские, вторя друг другу, обещали.

Подошел старший Шпаковский, встал надо мной. Притворяться дальше было бессмысленно.

— Как пойдем? — спросил Шпаковский.

— Старой дорогой — по балкам до Песчанки.

— Нет! Срежем угол, — он ткнул рукой в темноту.

— А куда мы выйдем? Что в той стороне? А вода будет на дороге?

— Мы все понимаем…

— С Яшкой?..

— Понимаем!

— Так чего вы от меня хотите? — заорал я. — Не знаю дороги! Не знаю!

Младший Шпаковский сузил глаза.

— Ты вел, ты и…

— Погоди! — перебил

его брат. — Димка, ты ходил по степи больше всех нас, вместе взятых. У тебя память на местность все знают какая… Нельзя Яшке в поселке оставаться! Ему все напоминает о смерти матери… Отчего у него сыпь за ухом и на руках? Скажи?

— Да, скажи! Это экзема на нервной почве. Наша мать врач, она знает. Яшка очень чувствительный, нервный.

— Опоздает Яшка по вызову — придется ему еще год сидеть у тетки. А она — зверь! Года он не протянет, заболеет этим… как его…

— Неврозом. И останется калекой на всю жизнь. Головой дергать будет. Я одного такого чокнутого видал недавно на базаре.

— Что ты его упрашиваешь? Пусть остается. Уйдем одни.

— Дундук ты, — медленно урезонивал младший Шпаковский старшего. — Ты даже не знаешь, в какую сторону идти.

— Дим, вот увидишь, напрямик ближе, — обратился ко мне младший просительно.

Я же кричал в ответ одно:

— Что вы на меня насели? Не поведу! Вы знаете, как идти? Я — нет!

Старший Шпаковский, разрывая бумагу карандашом, нарисовал треугольник:

— Мы в этом углу. Малый катет — расстояние от дороги до ложной Песчанки. Большой — наш путь по балкам. Выход: идти по гипотенузе! Что ты с нами в жмурки играешь? Я видел, как ты сам рисовал треугольники!

— Дай карандаш! — Я провел линию по касательной к вершине треугольника и увел ее в угол планшета. — Поняли? Допустим, с Яшкой на спине, без воды пойдем на северо-восток, по гипотенузе. Но промахнись мы хоть на три километра — и в дорогу не угодим. В Тургайской степи указательных знаков нет!

— Хватит разговоров! — Старший отобрал у меня карандаш. — Рассвета ждать не станем, тронемся сейчас. Делай что хочешь, Дим, только к двенадцати дня выведи нас к дороге. Васька, собирай рюкзак.

Я в бессилии стукнул кулаком по земле. Во рту посоловело — прокусил губу. Почему братья не хотят меня понять? Я поднялся и пошел прочь.

Старший Шпаковский легонько растолкал Яшку, помог ему подняться. Тот встал, согнувшись, нос в воротник — сонный, измотанный мучительным днем. Шпаковский отпустил его — нагнулся завязать рюкзак, — и Яшка сел. Шпаковский схватил его под мышки, дернул, поставил на ноги. Яшка сейчас смахивал на тряпичную, набитую опилками куклу с продырявленным местами туловищем и оттого обмякшую.

— Оставьте Яшку!

— Бери свой рюкзак, — ответили мне.

Старший благожелательно ткнул Яшку в бок, с помощью брата поставил его на ноги и обхватил своей крупной сильной рукой.

Когда, проклиная свое слабоволие, я поднял голову, увидел три фигуры, черневшие на белом от луны склоне увала. Куда они идут? Как же со мной?

Я поднялся и побежал.

На крутом травянистом склоне оступился. Меня швырнуло. Я, отчаянно перебирая ногами, проваливался в темноту.