Робот и бабочка
Шрифт:
— Чего ты раскричалась? — удивился он. — И каким образом такая маленькая очутилась в небе?
— Я… я… — мямлила морская звездочка, — нечаянно… я домой хочу, домой, в свое море…
— А как же ты сюда попала? — продолжал выспрашивать месяц.
— Жила я, понимаете, в своем любимом заливе и была очень, очень счастлива. Всего у меня было вдоволь. А тут, в одну ясную ночь, высмотрела меня небесная звезда. Увидела, как мне хорошо живется, как спокойно и уютно. Стало ей завидно, опутала она меня своими лучами и утащила в небо! — совсем завралась звездочка. — Утащила и бросила тут на
— Неужели звезды бывают так коварны? — не поверил месяц. — У нас в небе так не полагается!
— Если не верите, можете морского ежа спросить, — убеждала его морская обитательница. — Он с удовольствием подтвердит, что все это чистейшая правда… Прошу вас, помогите мне вернуться домой! — И она снова разрыдалась.
— Ну хорошо, хорошо, — сжалился месяц. — Помогу. Только не реви!
Подплыл он к голубому лучу и — чик! перерубил его своим острым серпом как раз в тот момент, когда морская звездочка висела, раскачиваясь, над коралловым островком.
Звездочка, забыв поблагодарить месяц, плюхнулась в воду и заспешила на дно — в свой уютный уголок у подножия рифа. Сердечно поздоровалась с морским ежом, ошеломленным ее неожиданным исчезновением и чудесным возвращением, и сразу же прилегла отдохнуть. Еще бы — ведь она вернулась из таких далеких и опасных странствий. А так как ночь все еще оставалась ясной-ясной, то, перед тем как заснуть, наша горе-путешественница вновь разглядела в вышине сверкающую небесную звезду, увидела, как подплыл к ней месяц, и поняла, что разговор у них зашел про нее, про морскую звездочку. И ей стало так стыдно, что она поскорее зарылась в песок. И поэтому не видела, что, беседуя, месяц и звезда снисходительно посмеивались.
КОНЦЕРТ-ШУТКА
Жук-навозник Блестящий, копошась в трухлявом пне, услыхал звуки труб, выбрался наружу и увидел, что по полянке шагает отряд жуков-карапузиков. Одни дудели в свернутые листики, другие громко объявляли:
— Внимание, внимание! Большой концерт! Под старым подберезовиком! Поет лауреат конкурсов цикада! После третьего звонка вход в зал воспрещается! Не опаздывайте! Внимание! Внимание! Только сегодня вечером!
Навозник посмотрел на тень от пня — ого, уже довольно длинная. Значит, вечер на носу, надо поторапливаться, чтобы успеть на концерт. Он недаром носил прозвище Блестящий — надкрылья его, которые он тщательно натер клочком нежного мха, сверкали так, что в них можно было смотреться, словно в зеркало.
Когда жук дополз до огромного подберезовика, под его шляпкой — в летнем концертном зале — уже собралось множество зрителей: листогрызов, уховерток, майских жуков, божьих коровок, усачей, стрекоз… Даже водомерки притащились с болота, едва волоча свои непривычные к хождению по земле лапки. Долгоносики захватили с собой листики, а уховертки — цветок георгина, чтобы было чем полакомиться под крышей на качелях собственного изготовления. В большой ложе из сухого дубового листа восседал адмирал со своей супругой бабочкой адмиральшей. Наш навозник вскарабкался в соседнюю ложу, где расселась было семейка свекольных блошек, вышвырнул их прочь и, привольно расположившись, уставился на сцену.
Трижды прозвенел луговой колокольчик, под шляпкой подберезовика медленно угасли лампочки светлячков, раздвинулся занавес из девяти паутинок, и на сцену вышла оса-конферансье, до того затянутая в модное полосатое платье, что, казалось, талия ее вот-вот переломится.
— Начинаем концерт! — звонко прожужжала она. — Песня о солнце.
Части: аллегро, грациозо, скерцо, модерато… Настоятельно просим публику ничего не грызть во время исполнения программы. Это неприлично!
На сцену выпорхнула знаменитая певица цикада в накинутой на плечи очаровательной шали из пуха одуванчиков. За ней выстроился хор маленьких цикадок. Короткая пауза, и в наступившей тишине зазвучало:
Тебе, о солнце, песнь поем:
Восходишь ты — и мы живем.
О солнышко, ты наш кумир,
Тобою обогрет весь мир!
А высокие, тоненькие голоса подхватили:
Мир-мир…
Мир-мир…
Мир-мир.
Жук-навозник Блестящий перевесился через край ложи и взглянул в небо: солнца не было. Оно уже спряталось за елями.
Когда хор кончил, снова запела известная солистка цикада:
О ты, пресветлый солнца лу-у-ч,
Ты так прекрасен, так могу-уч!
И хор маленьких цикадок вторил ей:
Ууч… ууч… ууч… ууч…
И опять под сводами поплыл серебряный голос солистки:
Живи же, солнышко,
Свети же, солнышко,
Ты нам как матушка, —
И как сестра,
И значит солнышку — ура!
И солистка затянула, поддержанная хором:
Ура-ура… ра-ра… ра… ра!
Что тут началось! Грянули такие аплодисменты, что шляпка подберезовика затряслась, заколыхались паучьи качели. Хлопали все, только не наш навозник. Он сидел хмурый, его мучили мрачные мысли. Когда же зрители по окончании концерта весело отправились по домам, он выбрался из ложи и пополз за кулисы — искать солистку. Вошел в ее комнатку в тот момент, когда зеленый кузнечик целовал цикаде лапку.
— Вы удивительная! Неповторимая! Очаровательная!… — восторженно встряхивал он своими длинными усиками и преподнес артистке веер из сухих лепестков фиалки.