Роботы божьи

Марьяшин Сергей

– Беда! Ой, беда!
– сокрушенно запричитал Авдеев.
– Попробую снова им позвонить. Если не поможет, буду обращаться на телевидение.

– "Стеклянный город" и есть телевидение, - сказал Егор.

Оба растерянно замолчали. Подумав немного, Егор предложил:

– Давайте я позвоню Леониду Глостину, директору "Уральских роботов". Он как-то хвалился своими связями в шоу-бизнесе. Может быть, он сможет...

– Нет!
– отрезал священник.
– И думать забудь.

– Но...
– начал Егор.

– Не надо, - сказал Авдеев уже мягче.
– Только не Глостину. Это не тот человек, который станет помогать. И на будущее,

Егор - будь с ним поосторожнее. Я понимаю, он твой заказчик и все такое... Но - берегись его, пожалуйста. Я кое-что знаю о нем. Не могу рассказать тебе всего, поэтому просто предупреждаю - ему не следует доверять.

– Хорошо, - сказал Егор, пожав плечами.

Иллюзий насчет директора он не строил. Конечно, интересно, что такого знает о нем священник. Но раз не хочет говорить - и не надо.

Через пару дней мишкино состояние ухудшилось. Он почти перестал двигаться и разговаривать. С момента злополучного короткого замыкания он ни разу не ел. Реагируя на ситуацию, режиссеры изменили правила. Теперь действия Сурмилова должны были определять сами зрители, голосуя по выложенному в Среде Гулл списку из нескольких пунктов. С большим отрывом лидировал пункт "выброситься из окна".

Квартира Лолы и Сурмилова находилась на сто шестнадцатом этаже. Видя, как зловещее предложение набирает популярность, Егор волновался все сильнее. Но, как и священник, сделать он ничего не мог.

Отчаявшись, он вызвал Аслана и спросил, есть ли лазейки в контракте, позволяющие Мишке избежать принуждения к самоубийству.

– Ничего нельзя сделать, - ответил Аслан.
– Ты же видишь, этот дурень подписал контракт.

– Совсем ничего не посоветуешь?
– удрученно спросил Егор.

– Отчего же, посоветую. Будь разборчивее в выборе друзей. Не связывайся с идиотами.

Егор был совершенно подавлен. Даже существуй такая лазейка, он не смог бы сообщить о ней Сурмилову, связь с ним отсутствовала. Он вдруг вспомнил, как Мишка рассказывал ему свой сон - один и тот же навязчивый сон, снящийся годами. Отморозкам часто снились такие сны. Исследователи считали их последствиями воздействия на мозг экстремального холода. После угасания интереса к размороженным на исследования перестали выделять деньги и загадка мишкиного сна осталась без ответа.

Мишке снилось, что он очнулся под водой, всплыл и обнаружил себя в океане среди прозрачных льдин, похожих на огромные искривленные глыбы стекла. Его спасли. Правитель этих мест, король-бабочка - большой желтый мотылек размером с человеческую кисть - после аудиенции разрешил ему жить на своей стеклянной земле. Мишке позволили прикоснуться к мотыльку. Он с трепетом принял его в сложенные ладони, подержал немного и вернул. Затем он поселился в большом шумном городе, полном красивых зданий и людей, но никогда не забывал о том, что все в нем принадлежит королю-бабочке. Мишка чувствовал себя обязанным ему.

Образ мотылька, владеющего человеческим городом, восхитил Егора. Они с Сурмиловым даже нарисовали его приблизительный облик - большеголовый, с длинными ленточными усами, но ни в одном биологическом справочнике в Среде Гулл ничего подобного не обнаружилось. Это был явно продукт травмированного холодом мозга. "Похоже, король-бабочка отвернулся от Мишки, - с грустью подумал Егор.
– А вместе с ним и его удача".

21.

"Фармацевтические концерны разочарованы низкими продажами недавно разработанного

лекарства от гомосексуальности. Воздействующий на биохимию организма препарат прекрасно показал себя во время тестов, вернув гетеросексуальную ориентацию ста процентам испытуемых из контрольной группы. Он не имеет известных противопоказаний и действует даже на людей с обычной половой ориентацией, превращая их на время приема в гомосексуалов.

Почему же продажи препарата, на который производители возлагали столько надежд, провалились? Эксперты полагают, что это произошло из-за консерватизма и страха перемен в целевой группе. Гомосексуалы боятся разрушить привычный, тщательно выстроенный социальный гомеостаз. Их пугает необходимость заново строить свою жизнь, пожертвовав усилиями и временем, вложенными в строительство предыдущей, а также неизбежное расставание с партнерами. Геи и лесбиянки пытались представить себя и свою жизнь после "излечения" и пугались перспектив, потому что представить это невозможно - как невозможно, например, заранее вообразить, что такое просветление...

Производители надеются спасти продажи, переориентировавшись на другую аудиторию. Теперь они хотят продавать препарат гетеросексуалам, но пока не смогли убедительно объяснить причины, по которым он им показан. Над задачей работают специально нанятые социологи и лидеры общественного мнения".

Клик!

Жизнь между тем продолжалась. Егор заезжал на Кавайного-четырнадцать еще пару раз, но не заставал там Нину; она по-прежнему жила у отца.

Ему нравилось бывать у Тульчинских. Они были семьей старой культуры, настоящими интеллигентами, каких ныне редко встретишь. Это относилось и к Алехандро: гулловские андроиды обычно усваивают манеры своих владельцев. Визиты на Кавайного сильно отличались от привычных Егору походов в гости, почти всегда сводившихся к приему псилоцибинового геля и просмотру снятого хозяевами домашнего порно, а то и к чему похуже.

Егор приезжал в приподнятом настроении, предвкушая очередную интересную беседу, и ни разу не был разочарован. Слушая любины рассказы с бесконечными примерами из ее жизни и случаями ее знакомых, он постоянно убеждался в верности "психологии роботов" по отношению к людям. По мере того, как росло его понимание соционики, этой запретной науки для избранных, он все отчетливее понимал, какая ценность нежданно попала ему в руки.

Егор заметил, что любино нежное отношение к дочери отчасти перенеслось на него. Он был окружен заботой и трогательным вниманием. Люба явно воспринимала его как существо той же породы, что и дочь, и бессознательно реагировала на их полное психическое сходство.

Удовольствие от общения омрачалось лишь отсутствием Нины. В сигаретном дыму над столом Егору чудился ее призрак, висящий немым укором их веселью. Даже тревога о Сурмилове не могла отвлечь его от переживаний. Вспоминая о Нине, он испытывал вину и неловкость.

Привычная лихорадочная влюбленность без взаимности под влиянием знакомства Егора с соционикой приобрела новые черты. Раньше он бы терпеливо страдал, меланхолично подумывая об обращении к Сурену Ашотовичу за таблеткой от приступов несчастной любви. Сейчас было иначе. Частица души Егора, ответственная за нежные чувства к девушкам, мучительно умирала, будто раздавленная сапогом мышь. Каждая мысль о Нине вызывала боль утраты особого сорта. Егор оплакивал не действительно потерянное, а то, что он даже не надеялся получить. Почему-то такая боль мучительней вдвойне.