Роботы божьи
Шрифт:
А Рабиновин невозмутимо говорит: "Суетиться не надо".
Закончив притчу, священник выпил воды и спросил:
– Понимаете смысл моей истории?
Ответом ему стало невнятное перешептывание. Верующие смотрели друг на друга в надежде, что кто-то понял.
Авдеев улыбнулся и сказал:
– А смысл простой: все относительно. То, что сегодня кажется нам потерей, завтра может обернуться невообразимым выигрышем. И наоборот, нынешняя выгода может означать будущий убыток. Нам не дано знать будущее. Не можем мы угадать и последствий своих действий. Поэтому все, что нам остается - верить в себя и упорно трудиться
– Как старик Рабиновин, - вставил кто-то из верующих.
В зале раздались смешки.
– Ну, он по-своему трудолюбив, - заметил Авдеев, добродушно усмехнувшись.
– В других притчах.
– Это когда он работал имамом мечети?
– спросили из зала.
Кто-то громко засмеялся. Верующие зашумели, обсуждая прошлую притчу о переходе Рабиновина в ислам. Егор тут же вспомнил о своем друге Аслане. С ним действительно однажды произошла подобная история.
Когда Аслан решил бросить все в первый раз, он обратился в гулловский сервис "Обмен жизнью" и те направили его поработать имамом в одну из арабских стран - кажется, в Иорданию. Ему там быстро надоело и он поспешил вернуться в Москву.
Дома его ждала неприятность. Настоящий имам, по обмену изображавший московского юриста, наотрез отказался возвращаться. Его влекли клубы, девушки и амфетамины; жизнь духовного пастыря иорданской деревни он находил скучной. Это стало настоящей проблемой для Аслана. Ему пришлось обращаться в гулловскую международную полицию, чтобы вернуть себе собственную жизнь и спровадить ошалевшего от свободы араба восвояси.
Священник попросил всех вернуться к порядку.
– Меня тут опять спрашивали о свободе воли, - сказал он.
– Мол, как жить, ее же у нас нет? Так вот, мои дорогие: она у нас есть! Есть в такой степени, что мы даже обладаем свободой от нее отказаться!
И Авдеев рассказал верующим печальную историю их собрата Михаила Сурмилова.
– Прямо сейчас, когда мы с вами беседуем, он сидит запертый в одной из квартир "Стеклянного города" и ждет решения своей участи. Ждет вердикта этих пресыщенных, развращенных насилием зрителей - прыгать ему из окна небоскреба или не прыгать. Вот, милые мои, к чему приводит отказ от собственной воли! Мы, конечно, не всесильные боги, но в самоуничижении надо и меру знать.
Аудитория притихла, потрясенная его рассказом. Похоже, никто из верующих не смотрел "Стеклянный город" и даже не подозревал о случившейся там драме. Переведя дух, Авдеев обратился к верующим и попросил тех, у кого есть возможность помочь Михаилу, подойти к нему после мессы, чтобы разработать план действий по его спасению.
Настал черед вопросов. Сегодня всех интересовало одно - откуда взялась строительная техника возле храма? Помрачневший Авдеев сказал:
– Наши новые владельцы решили, что ведущая к храму аллея недостаточно презентабельна. Гулл хочет увеличить число клиентов, как они предпочитают называть верующих. Для этого им нужна новая широкая дорога. Я звонил в московское представительство, они мне заявили: "Зачем нужен храм, если к нему не ведет дорога?" Впрочем, слава богу, что нас покупает Гулл, а не Фейслук. Иначе бы уже минарет к храму приделывали.
Верующие зашумели. Никто не хотел увеличения числа клиентов. Все они в своей маленькой уютной общине знали друг друга и хотели, чтобы так оставалось и впредь.
–
– воскликнул кто-то в сердцах.
– Во всем виноваты китайцы, - с грустью ответил священник.
– Китайцы?
Егор подумал про спиливших тополя рабочих, но Авдеев имел в виду другое. Он пояснил:
– Век назад этим гениям предпринимательства пришла в голову мысль акционировать Шаолиньский монастырь. К сожалению, она удалась, деньги потекли рекой. Вот с тех самых пор все и пошло под откос. Идею продавать акции религиозных учреждений подхватили всюду. Церкви стали вести себя как отвратительные коммерческие предприятия: превратили религии в бизнес-стратегии, а верующих - в клиентскую базу, которую можно перекупить и перепродать. Из мира корпораций слияния-поглощения пришли в мир духовности и веры!
Он махнул рукой и с негодованием выпалил:
– А священников... Священников они превратили... в менеджеров!
В его устах это прозвучало как "в проституток".
Авдеев сокрушенно покачал головой и спросил, есть ли еще вопросы. Вопросов не было.
– Тогда на сегодня закончим. Аминь!
– сказал священник, завершив мероприятие.
Прихожане начали вставать и собираться, переговариваясь между собой. Зал наполнился голосами и грохотом сдвигаемых стульев. Дети, обрадованные окончанием скучной мессы, с визгом бегали по церкви, паля друг в друга из игрушечных лазерных пистолетов. Внезапно прелестный белоголовый мальчик лет шести выстрелил в священника и выкрикнул: "Убит!" Луч поразил Петра в сердце, пробив в груди пылающую дыру. Лишенный чипа священник, к счастью, не мог ее видеть. Изменившись в лице, побледневший Авдеев едва слышно пробормотал загадочную фразу:
– Если бог хочет сказать что-то важное, он посылает ребенка...
Егор направился к Нине, намереваясь перехватить ее до того, как она ускользнет. Он подхватил ее под локоть, когда она уже собиралась уйти. Обернувшись, она молча смотрела на Егора. На ее лице отражалась сложная смесь жалости и досады.
– Так и уйдешь, не поговорив?
– спросил Егор дрогнувшим голосом.
– Извини, я тогда сорвалась. Мне следовало сдерживать себя.
– Это ты извини. Я ведь не подозревал, что Алехандро робот.
– Не подозревал?
– удивилась Нина.
– Да у них каинова печать на лбу!
– Ну, не знаю... Он показался мне забавным.
– А, ну да. У вас же активация.
Она вновь замолчала. Егор почти физически ощутил, как хрупкое здание их дружбы качается и беззвучно падает, стремительно погружая его душу в пыльную мглу. Все, что ему оставалось - попытаться сохранить остатки достоинства. Раны он будет зализывать потом, когда останется один.
– Мир?
– спросил он, повторив вопрос, заданный ему недавно собственным другглом.
Нина кивнула. Вдруг вспомнив что-то, она сказала:
– Я все хотела спросить: ты сам писал мне свои письма?
– Д-да... А что?
– Мне все время казалось, будто их писал ESTJ - по стилю, по лаконичной манере. Поэтому я ответила.
Егор промолчал. Ему не хотелось усугублять вранье. Правду же, что все до единого письма написаны Наташей, он сказать не мог. Мысль, что она клюнула на письма одного из ненавидимых ею другглов, была бы для Нины невыносимой.
Она истолковала его молчание по-своему.