Родина слонов
Шрифт:
Вишвамитра уселся на колени шагах в двадцати от животины и замер.
— Чего это он?! — удивился Гридя.
Неимоверных размеров берестяная фляга с медовухой в надцатый раз пошла по рукам. Тащить флягу до места назначения было бы делом весьма хлопотным, если бы не придумка Гриди — парень обернул емкость крест-накрест веревкой, затянул узел, а оставшиеся концы сплел и перекинул через плечо.
— А пес его знает, — философски ответил Кудряш. Они выждали еще часа три, пока совсем не стемнело. В фляге осталось, дай бог, треть.
— Ну, хлопче, пора! — сказал Кудряш. Чуек заерзал:
— Я это, чего сказать хочу, уж здоров он больно, не потоптал бы!
— Неча тута! — разозлился Кудряш. — Раз пришли, знамо дело, должны задуманное исполнить. — И вновь приложился к медовухе.
Язык Кудряша сильно заплетался, а душа жаждала праздника. Вместо шепота, которым надлежало разговаривать в засаде, громыхнул солидный бас. Забрехали собачки. Из-под кибитки, пошатываясь, вылез мужик, поскреб пузо, шикнул на псов. Что-то недовольно крикнула женщина. Мужик захохотал и полез обратно. Под телегой ойкнуло, задышало, застонало... Вскоре табор затих.
— Ч-ш-ш!.. — прошипел Кудряш, грозя пальцем неизвестно кому. — Неча... Доспели пришельцы. Таперича им корову за аргамака можно выдать, а не токмо одра твоего. Ты, Чуек, давай обратно в овражек и дуй к леску за одром. Токмо посмотри, чтобы копыта ладно были обмотаны, проверь, чтобы тряпье не слезло, тихо чтоб привел.
— Ить, с понятием мы... — осклабился Чуек.
— И под хвостом проверь, чтобы затычка не вылетела, — в тон старшему дал наказ Гридя, — а то пердеть начнет, сдуется, как лягуха.
— Ты батьку свово поучи чад стругать...
Чуек икнул, приложился к фляге и пополз к оврагу — выполнять поручение.
Недалеко от табора произрастал лесок. В нем и стоял коняга, к которому направлялся хлопец. Направлялся путем окольным, не напрямки — ради скрытности. Хоть и дрыхнут пришельцы, а наглеть не надо — целее будешь.
Одр был привязан к березе. Завидев Чуйка, он радостно заржал.
— Цыть, кляча, — ткнул кулаком Чуек, — побалуй у меня! Жри и молчи, не то на колбасу пойдешь! — Конь все понял и захрупал — на морду была надета сума, набитая овсом.
На первый взгляд коняга был вовсе не плох — сытый, холеный; хвост и грива расчесаны; нервно перебирает ногами, словно застоялся и только и ждет, чтобы пуститься вскачь.
Лет десять назад он, может, и был молодым и горячим.
Надули одра хлопцы через отхожее место при помощи тростинки, да место это соломой, обмазанной глиной, заткнули. Настоем на буйных травах напоили коника, вот он и выглядит важно. Ежели к шкуре и зубам не приглядываться.
Дождавшись, пока луна нырнет за тучу, Чуек привел коня к Кудряшу с Гридей. Кметь тяжело поднялся (еще бы, фляга-то почти опустела), взгромоздился в седло.
— Ты это, Гридя, — заворочал языком Кудряш, — поведешь его, токмо тихонечко, чтоб не издох по дороге.
— Може, одру хлебнуть дать, — предложил Гридя, — а то, боюсь, не сдюжит. Там вроде на дне плехается.
Кудряш кивнул и зачем-то приложил палец к губам:
— Только ч-ш-ш...
Одру медовуха понравилась — высосал все, что осталось. Коняга повеселел, взбрыкнул, заржал, даже попытался встать на дыбы.
— Затычку проверил? — поинтересовался Гридя.
— Крепко сидит, — заверил Чуек, — не боись.
И Гридя повел коника в табор. А Чуек от греха ретировался.
Вишвамитра спал сидя, причем с открытыми глазами. Пробудить деда оказалось непросто — пришлось несколько раз врезать по щекам, растереть уши и кончик носа. Ничего, очухался.
Кудряш сразу решил взять быка за рога:
— Сказывали, ты коней важно врачуешь?
Вишвамитра проспаться не успел — взгляд его был мутен, а голос блуждал, как трель пастушечьей дудки. Но старик подбоченился:
— Это так! Вишвамитра не поставит на ноги только мертвого коня.
— Захворал вот, — Кудряш хлопнул одра по боку так, что парнокопытное едва не грянулось оземь, — благородных кровей конь, из сечи лютой не единожды меня выносил. Мне этот конь как брат. Я за него чего хошь дам, только вылечи, — говорил Кудряш сурово, как и подобает воину.
Вишвамитра со значением покачал головой.
— Вишь ты, беда какая, — вдохновенно врал Кудряш, — водицы скакун мой попил дурной и занедужил. Сглазили ту водицу злыдни, так я думаю!
Вишвамитра солидно произнес:
— Полон мир зла!
И заплел пальцы в фигуру, значительно сложнее кукиша.
Кудряш положил свою лапу на щуплое плечо деда:
— Бона, гляди, и зубы пожелтели, и шкура облезла. Это у чистокровного аргамака-то, двухлетка...
Был бы Вишвамитра трезв, наверняка бы понял — коник вовсе не «захворал», кончается коник. А зубы у него желты да шкура местами облезла — то не от хвори, от естественного течения жизни.
— Сила живая из твоего скакуна уходит, — со знающим видом произнес Вишвамитра. — Вишвамитра дыры найдет и залатает, и скакун твой поправится. Как солнце взойдет, так обряд и сотворим.
— Не, не, — испугался Гридя, — до утра никак нельзя ждать. Витязю с первыми лучами в путь отправляться.
— Так и быть, — торжественно произнес гуру, — Вишвамитра приступит к врачеванию, не дожидаясь утра... За услугу мою что дашь?
Кудряш подмигнул Гриде — мол, смотри, как все ладно складывается.
— А чего надо?
Вишвамитра немного поразмыслил и выдал:
— Пять золотых гривен. Гридя аж присел:
— Да ты рехнулся, дед! Пять гривен! Совесть-то поимей.
— Нельзя добро «за так» делать, — спокойно объяснил Вишвамитра. — Не впрок будет. Гость куябский Харя меня сему научил. Очень мудрый человек!