Родина

Караваева Анна Александровна

Именно так представлялась Пластунову эта картина разрушения. Все в ней было столь уродливо и неестественно, что весь этот обширный пустырь, ставший могилой десятков заводских цехов, показался Пластунову мрачной декорацией огромного фантастического спектакля…

Все вокруг молчали. Назарьев вынул из кармана свою клеенчатую памятную книжку.

— Хорошо!.. Узнаю вашу книжку, — оживился Пластунов, и круглые глазки его заблестели. — Вижу, что мы уедем отсюда уже с определенными решениями!..

— Да как же иначе? — спокойно удивился Назарьев. — Пока шла расчистка территории, мы с Владимиром Николаичем ежедневно бывали здесь и намечали порядок будущих работ.

— Фашисты, поди, надеялись, что от горя да беды советский человек разум потеряет и все забудет, да и тут не вышло по-ихнему! — сказал Василий Петрович. — Бомбили они наш завод свирепо, словно и землю хотели в прах развеять, чтобы тут никогда ничего не было… А мы… вот как назначим опять: быть тут жизни! — и пойдет музыка, верно?

Василий Петрович посмотрел на Ивана Степановича, и оба старика заторопились дальше.

— Память у нашего директора вострая! — восторженно зашептал Василий Петрович уральскому мастеру. — Он не только расположение цехов помнит, но тебе укажет, где какие станки стояли, где краны ходили, где площадки, где проходы были… План у него не только на бумаге, а и в голове.

— Да ведь завод-то, небось, не чужой, — уважительно подтвердил Иван Степанович.

Его глаза, сохранившие, до старости яркость цвета и ясность зрения, в минуты гнева синеву свою «меняли на купорос», как шутили на родном его Лесогорском заводе. Озирая развалины потемневшим, острым взглядом, Иван Степанович, как в ознобе, передернул плечами и вымолвил:

— Чистое изуверство! Попробуй-ка теперь все воскресить!.. Когда строить начинали, тут, небось, было чисто поле, а ныне сначала на земле место расчисти, а потом строить начинай!

— Да вон там, смотри, все еще расчищают, — указал Василий Петрович. — Целый месяц только и знали битый камень да искореженный металл вывозили, а то бы сюда и не подступиться!.. Эге, да это «сам» приехал!

— Кто это «сам»?

— Полковник Соколов, наш городской хозяин.

— Мы с ним в поезде уже познакомились. Серьезный будто мужик, — похвалил Иван Степанович.

— Голова! — воскликнул Василий Петрович и важно поджал крупные губы. — Как только в городе появился, так с первой же минуты дело пошло. Чего, брат, ни коснись, он тебе все в полную ясность приведет… и, будь спокоен, твое место в этом деле тут же определит. Вот он как раз в твою сторону смотрит, о чем-то наших руководителей спрашивает, а те на тебя показывают…

— А ведь в самом деле — к нам подходят…

Полковник Соколов, еще не доходя, уже поздоровался с Иваном Степановичем.

— Ну, уважаемый уральский мастер, товарищ Лосев, мы все, — полковник кивнул на Пластунова и Назарьева, — восстановление кузницы решили поручить вам, Иван Степаныч.

— Спасибо за доверие, — только и нашелся сказать Лосев.

«Ох, будет тут дела-а!» — вздохнул про себя Лосев, и тут же встревоженная мысль опасливо подсказала: «Засидишься тут, в Кленовске этом, на многие месяцы… когда и домой выберешься?»

Иван Степанович вдруг представил себе родной Лесогорский завод, свою квартиру в большом новом доме, куда переехал еще до войны. Обычно во время работы Лосев не имел привычки думать о домашних делах. А сейчас все домашнее, родное вспомнилось ему ярко и подробно. На Ивана Степановича словно пахнуло теплом домашнего гнезда, он как бы слышал голоса жены и дочери, которые в эту минуту, наверное, вспоминают и тревожатся о нем.

Непривычная тоска вдруг сжала сердце Ивана Степановича.

«Добровольно поехал, своим, советским людям помочь пожелал, а того не рассчитал, хватит ли сил у меня, — ведь за шестьдесят тебе, Иван Степаныч… о-хо-хо… Подобру ли поздорову тебе жить в каморке какой-нибудь, в подвале разбомбленного дома, питаться кое-как… На молодом — и то скажется такая жизнь, а у тебя, товарищ Лосев, ноги к погоде гудут и сердце пошаливает… Не приведи бог тут расхвораться, — так и помрешь среди развалин этих».

Кто-то дернул Лосева за рукав. Он обернулся и увидел директора Назарьева. На его худом, посеревшем от усталости лице зорко светились упрямые темные глаза.

— Раздумываете, Иван Степаныч?

— Да, — смущенно спохватился Лосев и сразу признался: — Уж шибко дело-то трудное.

— Но абсолютно выполнимое, — твердо сказал полковник Соколов. — Дело выполнимое, раз мы, хозяева, все здесь… Правда, Иван Степаныч?

— Это верно. Только без хозяина дом сирота, а когда хозяин на месте, все на жизнь поворачивает, — согласился Лосев, вдруг поняв, что все эти люди — полковник Соколов, парторг, директор и Василий Петрович — внимательно следят за ним, потому что им он нужен и они на него надеются, доверяют ему.

Ему вспомнилось, как в гражданскую войну ушел он из дому биться за советскую власть. Было ему тогда под сорок, дома оставалась жена с кучей ребятишек. Боясь их слез, уходил от ребят тайком. Провожала его только жена. Ее розовощекое, круглое лицо в ту минуту было несчастным, багровым, опухшим от слез. Он сам чуть не плакал, прижимая к груди свою Наталью Андреевну, а сам повторял: «Пусти, Наташенька, пусти… Не могу… Надо итти… Не могу!» И всем существом своим Лосев понимал тогда, что «надо итти». Все его друзья и товарищи по заводу взяли винтовки, чтобы защищать свою, рабочую, советскую власть, а он был такой же рабочий, как и все они. Вспомнилось, как шел он в строю, ночью, по настороженно затихшим улицам родного Лесогорска, как ныло и тосковало сердце о жене и ребятах. Но совесть его была чиста, спокойна.

Иван Степанович очень четко представил себе тогдашнее свое душевное состояние и понял: позови его сейчас жена обратно домой — он не поедет. Повелительное и ясное сознание своей нужности, как и в те годы, когда он был молод и силен, овладело Лосевым, и в груди его легко и просторно разлилось спокойствие чистой совести. С привычной деловитостью, зорким глазом заводского человека он сразу увидел высокий, обезображенный взрывом остов пневматического молота. Старый кузнец тут же одним взглядом «обследовал» молот и пришел к выводу: «Покорежило голубчика порядком, а все-таки восстановить можно… и, значит, есть с чего жизнь сызнова начать».