Родина
Шрифт:
— Виталий! — жалобно крикнула женщина и, ткнув палкой в костер, громко заплакала. — Ну сделай же что-нибудь… костер еле горит!..
— Сейчас загорится, мама, — хриплым голосом сказал долговязый юноша, наклонился было, чтобы взять с земли топор, и тут увидел всех шестерых. Он неловко выпрямился, кивнул, пробормотал что-то, а его длинное лицо, выпачканное углем, мгновенно покрылось краской.
Высокий Сунцов первый подал ему руку и улыбнулся.
— Ты здорово вырос, Виталий.
— Да я весь грязный, —
Тамара подошла к женщине и сказала громко:
— Мама, вот все и пришли!
— Пришли?! — вскинулась мать и, сдернув с головы шаль, встала и шагнула навстречу.
— Мальчики… мальчики… вот… вот, как мы опять увиделись… — заговорила она тонким, срывающимся голосом. — Вот какие мы стали… погорельцы несчастные… В землянке живем… вон, видите?
И Банникова жилистой рукой указала на лохматый холм, который, как заметили сейчас пришедшие, оказался крышей землянки, — среди сухих стеблей чертополоха торчал, как гнилушка, измятый и ржавый отрезок железной трубы, два тусклые оконца тоскливо глядели на мир.
— Вот какое теперь у нас жилье! Вот! — кричала жалобным голосом Банникова. — Наш папа сам вырыл эту землянку, когда фашисты улицу разбомбили. Вырыли они с Виталием землянку… Наш папа сам стекла раздобыл, вставил, а потом сказал: «Вот и все, мои родные, вот и все, что я могу для вас сделать…» А потом и умер… умер, мой голубчик…
Маленькое, увядшее лицо ее, залитое слезами, судорожно дергалось, мутный взгляд блуждал, как у пьяной.
Банникова подняла к небу костлявые немытые руки, и растрепанная ее голова, бурая от седины, затряслась, как заводная.
— Зачем я живу на свете? Для чего живу, не знаю, — повторяла она, блуждая кругом глазами.
— Позвольте! — вдруг резко произнес Игорь-севастополец. — Если вы жить не желаете, тогда, значит, мы все напрасно пришли сюда!
— Верно, верно, молодой человек! — подхватил спокойный женский голос, при первых же звуках которого Банникова сразу замолчала.
Все оглянулись. Из-за бугра крыши соседней землянки вышла женщина, аккуратно повязанная пестрым ситцевым платочком; старенький овчинный полушубок, перетянутый узким ремешком, ловко сидел на ее сухощавой фигуре. Трудно было сразу определить возраст этой неожиданно появившейся женщины. На этом приветливо улыбающемся лице была та же серая, мертвенная бледность, худоба и преждевременное увядание, что и на многих лицах, виденных Чувилевым и его друзьями за это время. Но вместе с тем, во взгляде женщины, в улыбке небольшого рта, даже в морщинках, мелкими росчерками разбежавшихся вокруг светлокоричневых глаз, чувствовался сильный, жизнелюбивый характер.
— Верно вы сказали, молодой человек! — повторила
Потом женщина улыбнулась всем открытой и серьезной улыбкой и сказала просто:
— Познакомимся. Ксения Саввишна Антонова.
Ксения Саввишна неторопливо приблизилась к Банниковой и сказала просто и жестко:
— Вот и теперь спектакль устроила, душу отвела, накричалась, свежих людей напугала стенаниями своими…
— Вы маму всегда осуждаете! — со слезами пискнула Тамара.
— Молчи! — мрачно посоветовал ей Виталий.
— Эх, дурочка, думай больше! — медленно, с серьезной усмешкой сказала Ксения Саввишна. — Я хочу вас всех в человеческое состояние привести!
Поочередно посматривая на своих новых знакомых внимательными глазами, Ксения Саввишна промолвила с той же серьезной улыбкой:
— Это я настояла, чтобы Тамара пошла заводских людей разыскивать. «Ступай, говорю, посоветуйся с настоящими людьми, надо, говорю, всем вам на ноги вставать, к жизни возвращаться». Был такой разговор у нас с тобой, Тамара?..
— Был, — вздохнула Тамара.
— Хорошо, что вы пришли, увидели здесь все и узнали, — задумчиво продолжала Ксения Саввишна. — Догадаетесь, как таких… земляночных страдальцев, — она усмехнулась, — к делу приспособить.
Потом Ксения Саввишна кратко, будто стесняясь, рассказала о себе. Она родилась в Кленовске, ей тридцать семь лет. Муж ее работал токарем на Кленовском заводе. Когда муж ушел на фронт, Ксения Саввишна, домашняя хозяйка, пошла на завод вместо мужа, но только месяц успела поработать, как фронт приблизился к городу. Муж у нее погиб, но детей, всех четверых, ей удалось сохранить.
— Муж мой, когда со мной прощался, об одном просил: «Ребят сохрани!..», и я ему слово дала: «Сохраню!»
Она тихо, будто самой себе, улыбнулась и добавила:
— В партизанах мы все были, всякого натерпелись… и вот — все со мной!..
Тут же, меняя тон, Ксения Саввишна деловито объявила, что только что пришла с заводского митинга, где записалась на завод.
— Хватит уж нам, как старьевщикам, с хламом да мусором возиться, примемся теперь за настоящие дела, — заключила она, опять живо блеснув глазами.
Узнав, что Тамару тоже записали, Ксения Саввишна обрадовалась:
— Вот и прекрасно!.. Ну, держись теперь, Тамара, поздравляю!
— Девочка, почти ребенок… — вдруг простонала Банникова, — будет целый день лопатой да молотком… Может, почище найдется для нее работа?
Ксения Саввишна неодобрительно посмотрела на Банникову, вздохнула и указала на угрюмо замолчавшего Виталия.
— Вот еще этого красавца надо к делу определить. Уж, видно, придется вам, молодые люди, его судьбой заняться.