Родина
Шрифт:
В небольшой комнате, где люди сидели в пальто и шапках, стало оживленно и даже шумно. То здесь, то там раздавались голоса, — у каждого было что вспомнить.
— Вот так мы и дошли до сегодняшнего дня, — сказал Пластунов, — когда наш завод уже начинает вставать на ноги… и скоро мы все сильнее будем чувствовать недостачу одной важнейшей коммунистической черты в труде — новаторства. Вот здесь присутствует сейчас целая группа молодых новаторов, которые уже показали себя на Лесогорском заводе: я говорю о товарище Чувилеве и его бригаде.
Пластунов
— Я вынужден выразить удивление по поводу того, что молодые новаторы, очень заметно проявившие свою активность в эвакуации, сейчас поворачиваются медленно. Товарищи, наверно, ожидают более подходящего момента, а он уже наступил. Должен напомнить, друзья, что подлинный новатор еще и тот, кто дорожит временем, а не пропускает время сквозь пальцы, когда оно наступило.
— Да ведь мы… — начал было Чувилев и осекся, так как Пластунов уже перешел на другое.
Чувствуя на себе взгляды многих знакомых, Чувилев смутился. Действительно, как это получилось, что Пластунов вынужден был пристыдить его при народе?
Когда прошла оторопь первых минут, Чувилев, хлопнув себя по лбу, вспомнил все, как было.
— Ребята! — прошептал он, испуганно моргая и смешно хватаясь за щеки. — Ведь он мне говорил об этом, говорил!.. А я забыл вам рассказать, голова еловая!.. Да я и не понял, что Пластунов не просто так, а с намерением о Лесогорском заводе вспоминает…
— Эх, Чувилев! Будто уж ты Пластунова не знаешь? — шепотом укорял друга Анатолий Сунцов. — Разве когда о большом деле он зря упомянет? Подвел ты нас, Игорь!
— Пластунов, ясное дело, от тебя, как от серьезного человека, как от комсомольца, ожидал, что ты ему скажешь, как бригаду повернешь, чтобы новаторские дела сюда перенести, а ты промолчал! — возбужденно зашептал Игорь Семенов, а Сережа, заключил, сердито морща рыжеватые брови:
— Уж кто-кто, а Пластунов ни за что не простит, если умник себя вдруг растяпой покажет!
— Он, конечно, очень недоволен нами, — огорчился Сунцов, следя за выражением лица Пластунова, который уже не смотрел в их сторону. Но, взглянув на растерянное и страдающее лицо Чувилева, Сунцов мягко предложил ему: — Слушай, Игорь, надо, конечно, выступить. Может быть, мне сказать… а?
— Нет, — тихонько отдуваясь и вытирая потный лоб, с упрямым видом шепнул Чувилев. — Я сам выступлю… Я виноват, я и выступлю.
Когда Пластунов остановился, Чувилев попросил слова. Щеки и уши его пылали, но голос звучал ровно и спокойно:
— Я хочу сказать, в порядке самокритики… — начал Чувилев и повинился в том, что не вдумался в смысл разговора с Пластуновым, что не сделал для себя и своих товарищей никаких рабочих выводов.
— А теперь сделал вывод? — уже совсем по-иному спросил Пластунов.
— Сделал, — ответил Чувилев, а друзья радостно захлопали.
— Мы перенесем сюда наш уральский опыт, даю в этом комсомольское слово, — пообещал Чувилев, испытывая необыкновенное удовольствие от повеселевших лиц своих товарищей. — С сегодняшнего дня мы начнем эту работу; все чертежи и расчеты у нас имеются, мы сохранили их.
— Вот это другой разговор! — громко одобрил Пластунов.
Игорь хотел было итти на место, но парторг задержал его взглядом.
— Товарищ Чувилев — один из молодых новаторов, кому Лесогорский завод на Урале обязан ускоренным выпуском боевых машин.
— Так нас же, новаторов, было… целое войско! — воскликнул Чувилев. — Когда мы на Лесогорском заводе танки делали…
— Вот, вот! — громко одобрил Петр Тимофеевич Сотников. — Расскажи-ка нам, уважаемый новатор: как вы там производство вперед толкали?
— Верно, Тимофеич! — поддержал Сотникова густой бас Василия Петровича.
Старик поднялся с места и весело приказал:
— Ну-ка, — разогрей народ, Чувиленок! За два-то тяжких года поотстали мы от людей, а наступление надо дальше разворачивать!
Кругом захлопали. Чувилев начал ломким от радости тенорком:
— Стать новатором — это значит:, упростить, ускорить производственный процесс, увеличить продукцию и, не снижая качества, сжимать время.
— Ты скажи, Игорь, о чем мы сейчас думаем! — прозвенел звонкий, как струна, голос Игоря Семенова.
— Непременно скажу, но у каждого дела своя история, — солидно ответил Чувилев.
Да, его бригаде очень хочется повторить то, чего добилась она весной сорок третьего года в эвакуации, на Лесогорском заводе.
Широкий фронт новаторства на Лесогорском заводе начался с «движения скоростников» в мартеновском цехе, которое потом охватило все цеха. В сорок втором году на Лесогорском заводе появились уже десятки скоростников. Выполняя по нескольку норм в месяц, эти «гвардейцы труда» жили своим деянием уже в мирном времени. Понятно, бригада Чувилева не хотела отставать от людей. К весне сорок третьего года они давали по четыре нормы каждый, а Чувилев за последний месяц, перед отъездом в Кленовск, выдал пять норм. Чувилевская бригада добилась этого успеха благодаря сконструированному ими, при помощи Артема Сбоева, приспособлению. Когда это приспособление размножили, оно дало в умелых руках замечательный эффект. Механический цех стал выдавать столько деталей, что начал уже поторапливать не только своих соседей, но и весь заводской конвейер.
— Чувилеву и его бригаде, — вмешалась Соня, — на проводах на память от товарищей по цеху и заводских руководителей были вручены «прощальный адрес» и почетная грамота, в которой была объявлена благодарность завода «молодым мастерам и командирам производства». Конечно, товарищи, дело не в том, что чувилевцы мечтают опять грамоты получить! — смеясь, добавила она.
— А дело в том, что мы не имеем права стоять на месте, если у нас в цехе собраны основные механизмы, при помощи которых можно начать наступление! — объявил Чувилев.