Родина
Шрифт:
— Нет, мне так не кажется, — сказал Артем и начал терпеливо объяснять: — Как вам известно, Евгений Александрыч, на завод все приходят и приходят люди. Их надо учить… и, конечно, срочно, сразу бросая в дело. Игорь Чувилев, по примеру своей же практики на Лесогорском заводе, взялся обучить группу новичков.
— Возможно, — холодно проронил Челищев. — Однако расчет во времени, как того требуют интересы производства…
— Простите, Евгений Александрыч, именно интересы производства требуют, чтобы в расчет во времени входило вот это скоростное обучение
— Ну, какое уж там обучение! — иронически вздохнул Челищев. — Скажите проще: натаскивание. Натаскали на какой-то минимум и толкнули к станку. Вот у нас незадолго до войны открылось замечательное ремесленное училище, и там действительно было обучение…
«А ты, брат, тугодум!» — подумал Артем и сказал упрямо:
— Нет, несогласен я с вами. То, что мы на Урале в годы войны привыкли называть скоростным методом обучения, есть действительно обучение новых кадров.
Правду говоря, Артем не считает этот способ совершенным, но иного выхода сейчас не придумаешь. Не обольщаясь, он тем не менее твердо убежден, что «советский разум да русская смекалка и тут вывезут».
— Да так ведь оно и было, — закончил Артем, притопывая промерзшими валенками по ледяному полу. — Имейте в виду, что тысячи новых танков, самолетов и другого великолепного вооружения сверх плана появились также благодаря тому, что мы за короткий срок обучили тысячи и тысячи новых молодых кадров.
— Не смею спорить, — с официальной почтительностью ответил Челищев и перевел разговор на другое.
«Ладно, как желаете!» — сердито подумал Артем.
Через два-три дня он уже разочаровался в Челищеве.
— Вот тебе и отец Сони… Просто ничего похожего на ее характер и на ее отношение к работе, — рассказывал Артем парторгу, отвечая на его вопрос о начальнике механического цеха. — Заводу этот человек предан, но мыслит все как-то в прошедшем времени и не желает иногда понять самых простых вещей. И, знаете, всегда-то у него такой вид, будто я, например, или кто другой виноваты перед ним!..
— Постарайтесь все-таки сработаться с ним, Артем Иваныч.
— Конечно! — с готовностью воскликнул Артем. — Всей душой хочу сработаться с ним, только бы он с места сдвинулся, тугодум несчастный!
Но искренне желая сработаться с «этим тугодумом», Артем все-таки видел, что дело не налаживается. Натура открытая и непосредственная, Артем не терпел никаких «туманностей» в работе и в отношениях заводских людей между собой. А в его отношениях с Челищевым все было как-то туманно и неопределенно. Артем никогда не мог с уверенностью знать, как относится к его распоряжениям Челищев и какие предложения он, начальник одного из самых больших цехов, считал бы нужным внести от себя. Артем однажды сам спросил Челищева об этом, но получил в ответ:
— Уж разрешите мне присмотреться!
Когда в конце декабря на день запоздал монтаж одного из станков, Артем уже строго-официально выразил Челищеву свое недовольство. И тут впервые за все эти дни Челищев ответил «без туманностей»:
— Это все плоды «скоростного метода». Станки собирают зеленые ребята.
— Мы этих ребят знаем побольше вашего, — резко сказал Артем и приказал закончить работу «к завтрашнему дню — 29 декабря».
Если бы Артем после этого приказа обернулся и увидел взгляд, которым проводил его Челищев, молодому инженеру все стало бы понятно: бывший главный инженер Кленовского завода в эту минуту ненавидел его.
На другой день в назначенный час Артем пришел в цех. Вместе с Артемом ходил по цеху молодой человек, который торопливо что-то записывал в блокнот.
«Корреспондента с собой притащил», — подумал Евгений Александрович, и жгучая обида сжала ему горло.
— Очень хорошо, — одобрил Артем монтаж станка и пожал холодную, безжизненную руку Челищева. — Вот видите, Евгений Александрыч, оказывается, дело-то не в «зеленых ребятах», а в организации труда.
Артема кто-то отозвал в сторону. Тогда Евгений Александрович, кипя обидой, спросил корреспондента, уж не ради ли этого «несчастного монтажа» явился он в механический цех.
— Нет, нет, — довольно смеясь, ответил подошедший Артем. — У нас же сегодня кузница вступает в строй. Неужели вы этого не знаете?
Челищев ничего не ответил.
«Я знал, но забыл, волнуясь из-за спешки, которую ты задал мне, мальчишка!» — подумал он, готовый бросить в лицо главному инженеру слова оскорбления. Но усилием воли сдержался.
Корреспондент спросил Артема, к чему тот прислушивается.
Артем посмотрел на часы:
— Мне хочется проверить, начнется ли это в назначенный срок. Вот! Слышите?
Из глубин заводских цехов, обдуваемых зимним ветром, летели разливы частых и пронзительных звонков, которые как будто звали всех: «Сюда, сюда!»
— Ура, товарищи! — крикнул Артем и бурно захлопал в ладоши. — Иван Степаныч сдержал слово!
Толпа вынесла Челищева на широкую площадку, где тесным полукругом стояли люди. Прямо против него зияла раскаленным рыже-розоватым зевом нагревательная печь, бросая на все лица горячие золотые отсветы.
Вдруг над краем печи вспыхнул пучок ослепительно-белого пламени, которое мгновенно вытянулось в виде толстого прозрачного бруса и поднялось в высоту.
— Ур-ра-а-а! — раскатилось по цеху, и тут все зашумели и засмотрелись вверх.
Словно прожигая и окрашивая воздух багровой дымкой тысячеградусного жара, болванка жар-птицей летела над головами, кратчайшей дорогой к черной громаде молота. Едва болванка вползла в свое железное ложе, как громовой удар потряс воздух, золотая метель каленых искр рассыпалась во все стороны, — молот действовал в полную силу.
Иван Степанович Лосев, побритый и постриженный, сверкая голубизной своего седого бобрика, властно махнул рукой влево, потом вправо, — и тяжелая болванка, поворачиваемая кузнечными клещами, как большой кабан на огне, послушно завертелась, все гуще малиновея и все реже выбрасывая искры.