Родишься только раз

Юрца Бранка

Сестра Клементина осталась мною довольна. Я прочла стихотворение перед классом. Поклонилась, как настоящая артистка, показывала вдаль и обнимала птичку. Сестра Клементина в знак одобрения взяла меня за подбородок и погладила по щеке.

— Я уверена в тебе, — сказала она. — Я знаю, ты не подкачаешь.

Мне было так хорошо и приятно, будто я погрелась на теплом весеннем солнышке.

Я буду декламировать. Я хорошо прочту стихотворение. Как настоящая артистка. И пусть брат лопнет от зависти!

Одноклассницы смотрели на меня с восхищением.

Но

вся моя радость улетучилась, когда сестра Клементина объявила, что прощальный вечер состоится не в нашем классе, как я предполагала. Значит, мне придется выступать в чужом классе, на чужой сцене и перед множеством незнакомых девочек. Сникшая и удрученная, вошла я в класс, где собрались все девочки, которых сестра Фелициана учила пению. Здесь было так тесно, что просто яблоку негде было упасть. Девочки, примостившиеся с краешку парты, то и дело шлепались на пол. Слышались крики, смех и плач.

Монахини тщетно пытались угомонить разжужжавшихся учениц. Но вот на кафедру взошла сестра Фелициана, и весь наш улей сразу притих.

Сестра Фелициана стояла перед нами, как изваяние, спрятав руки в широкие длинные рукава. Мы видели только ее бледные щеки и большие изумленные глаза.

Видно было, что ей тяжело с нами прощаться.

Может быть, она больна и должна лечь в больницу? Или просто уезжает из нашего прекрасного Марибора в другой город, в другую монастырскую школу?

На доске цветными мелками было написано: „Сестра Фелициана, спасибо Вам!“

Сестра Фелициана дала нам камертоном тон — ей хотелось спеть с нами в последний раз свою любимую песню „О буйная радость, кто тебя выдумал?“.

Затем начался концерт. Я выступала первой. Сестра Клементина подтолкнула меня на кафедру, и я оказалась совсем одна посреди этой импровизированной сцены. Все взоры обратились ко мне.

Я поклонилась в точности так, как учила сестра Клементина, и выпрямилась. Пора было начинать, но я вдруг почувствовала себя крохотной птичкой с подбитыми крыльями. Наконец преодолев скованность, я начала:

Холодный ветер тебя гонит,Пташка малая, от нас…

И тут я запнулась, как граммофон, у которого кончился завод.

— От нас… от нас… от нас… — повторяла я, словно заигранная пластинка, ища глазами сестру Клементину в призрачной надежде получить от нее помощь. Но помощь не приходила, и мои уже было начавшие расправляться крылья опять поникли.

Сестра Клементина, увидев, в каком я затруднении, пробралась вперед и начала подсказывать мне слова стихотворения. И тут уж я окончательно сбилась.

Холодный ветер тебя гонит,Пташка малая, от нас… от нас… от нас…

Граммофон сломался. Игла, по инерции скользившая по пластинке памяти,

вдруг затупилась. Слезы заволокли мне глаза.

Сквозь слезы я видела перед собой чужой класс, до отказа набитый ученицами, слышала их дружный смех.

Нет, не быть мне артисткой!

И я сошла со сцены.

Торжество шло своим чередом.

Нигде больше не заедало. Все шло как по маслу.

Домой я бежала как на пожар. Надо было поскорее пожаловаться маме.

— Мама! Мама! — закричала я, влетая в кухню.

И — о ужас! — за столом сидел брат.

Чего бы я только ни дала, чтоб его здесь не было! Мама бросила на меня веселый взгляд — ведь я вернулась со своего первого публичного выступления — и спросила:

— Ну как? Все хорошо? Я знаю, что хорошо!..

Брат нетерпеливо перебил ее:

— Ну как, артистка?

Губы мои задрожали и надулись. В глазах заблестели слезы. Крупные светлые слезинки покатились по моим щекам.

— Нет, не вышло, — пробормотала я еле слышно.

— Не вышло? У тебя не вышло? — удивилась мама и, взяв меня за подбородок, стала утирать мне слезы. — Не плачь. Я же знаю, что ты хорошо выучила стихотворение. Я и то помню все, что учила в школе. Послушай:

Шуми, Адриатика! В прежнее времяБыла ты славянской. Славянское племяВ дубовых скорлупках, печали не зная,Тебя бороздило от края до края…

А теперь ты расскажи свое!

Я отерла глаза тыльной стороной ладони, улыбнулась и начала:

Холодный ветер тебя гонит,Пташка малая, от нас…

И без запинки прочла все стихотворение.

— Видишь, — сказала мама, — ты ни разу не сбилась. На сцене ты его просто забыла, а перед своим классом еще прочтешь.

Брату стало совестно. Он махнул рукой и сказал миролюбиво:

— Просто ты не будешь артисткой!

Бабушка

Мы с Кириллом уже крепко спали, когда нас разбудила мама.

— Бранка, проснись, бабушка приехала!

Кирилл никак не просыпался, и мама потянула его за ноги.

— Кирилл, проснись, у, нас бабушка!

— Бабушка? — изумилась я. — Из Крапивы?

— Из Крапивы! Подумайте только! Вставайте!

Голос у мамы был нежный и теплый — ведь она уже несколько лет не видела свою мать.

Нас разделяла государственная граница. Бабушка жила далеко, почти на краю света.