Родишься только раз
Шрифт:
Наконец мы с Кириллом сбросили с себя одеяла, спрыгнули на пол и кинулись в освященную кухню.
За столом сидела наша бабушка. Ее согнутые руки с узловатыми суставами на длинных пальцах лежали на столе. Она посмотрела на нас своими проницательными, удивительно добрыми глазами и заулыбалась всеми бороздками своего морщинистого лица.
— Ой, какие вы уже большие! — воскликнула она. — Я приехала как раз вовремя. Встреться мы на улице, я бы вас ни за что не узнала.
Бабушка
Мне показалось, что она стала еще меньше. Наверное, из-за черного платья, перетянутого в талии кушаком, а может быть, из-за черного платка, из-под которого выбивались седые пряди.
Мама и папа сияли от счастья.
Бабушка привезла нам с Краса приветы, немного свежего порывистого ветра, срывающего черепицу с крыш, шум могучих сосен за деревней, терпкий запах обожженного солнцем можжевельника, того самого, что растет на сельском выгоне, немного небесной лазури и красноту земли с красских виноградников.
Мы все выпили вина, которое налила нам бабушка своей узловатой рукой.
Родители растерянно засуетились, не зная, чем попотчевать бабушку. Я и в самом деле не могу вспомнить, чем мы ее угощали.
Помню, чем бабушка нас угощала. Как сейчас, вижу ее пальцы, развязывающие узелок с гостинцами, который она достала из корзинки. Запахло копченым мясом. Вот оно лежит перед нами, нарезанное тонкими ломтиками. Мы все взяли по кусочку — такого чудесного мяса можно было отведать только у Тышлеров.
Потом бабушка порадовала нас красскими жареными пирожками. В такую даль везла она их в завернутой кастрюльке.
— Ханета, — обратилась бабушка к маме, — подогрей пирожки! Подогрей их, видишь, у Бранки и Кирилла уже слюнки текут..
— Лучше оставим их на завтра, завтра тоже день будет..
— Ханета, видишь, как им хочется пирожка?! Подогрей их. Кто знает, может, я вас больше не увижу..
Мама сдалась.
Мы с Кириллом облегченно вздохнули. Значит, полакомимся пирожками еще сегодня.
Потом папа достал из кармана часы и отправил нас спать.
Не помню, сколько дней гостила у нас бабушка, чем мы ее угощали и как она уезжала. Однако один прискорбный случай и по сей день тяжелым камнем лежит у меня на душе.
Я с подругами возвращалась из школы. У моста мы остановились, чтоб проститься с Миной, жившей у самой Дравы. И в эту минуту кто-то позвал меня.
Я оглянулась на голос, но не увидела никого, кроме спешащих во все стороны пешеходов.
Меня опять окликнули.
— Бранка, смотри, вон та старуха зовет тебя, — сказала Драгица.
Я посмотрела в сторону аптеки и увидела бабушку в черном платке, завязанном кончиками вперед, и в длинном,
— Бранка, ты ее знаешь.?
— Нет, не знаю…
И повернувшись к бабушке спиной, я схватила Драгицу за руку и быстро зашагала а сторону Франкопанской улицы.
Бабушка вернулась под вечер. Увидев меня, она обрадовалась:
— Бранка, я тебя звала, звала…
— Где?
— У моста. Я звала тебя, а ты…
— Бабушка, ты ошиблась. Это была не я…
Я покраснела как зарево и, затеребив от смущения край фартука, до боли подогнула ногу.
— Голову даю на отсечение, что это была ты! Свою птичку-невеличку я ни с кем не спутаю… — И она лукаво покосилась на меня.
— Бабушка, а почему бы мне не откликнуться?
— Ума не приложу, почему ты меня не признала.
— Но это же была не я!
Пришла мама.
Мы прервали наш разговор и больше к нему не возвращались.
Предчувствие не обмануло бабушку. Больше мы ее не видели. Она умерла, так и не успев еще раз побывать у нас.
Мама не поехала на похороны. Между нами пролегала государственная граница. Чтоб поехать в Крапиву, надо было выправлять заграничный паспорт и итальянскую визу. К тому же билет стоил денег. Так вот и случилось, что в тот самый день, когда бабушку опустили в могилу на деревенском погосте, мама сидела дома и безутешно плакала.
Я тоже горько плакала.
А гладить не так-то просто
Я всегда сияла от радости, когда нас водили в театр.
— Мама, я иду в театр!
— А какое платье ты наденешь?
— Как какое? Конечно, красное!
Красное платье, красное, как маков цвет, с широкой юбкой в складку!
Я помчалась в комнату, взяла из шкафа свое любимое красное платье и поднесла к окну. Оно было порядком измято. Складки, которых было не меньше, чем в мехах гармошки, а может быть и больше, совсем разошлись: от утюжки не осталось и следа.
— Мамочка! — крикнула я жалобно и заискивающе. — Сделай милость, погладь мне платье!
Но она не вняла моим мольбам.
В то время, когда мы с мамой принесли к портнихе красный материал, красный, как полевой мак, я никуда не спешила. Мне очень хотелось платье в складку. И чтоб складок было как можно больше! Чтоб юбка растягивалась, как гармошка, когда я закручусь на месте.
Портниха взяла материал, зажала его в кулак, потом кулак разжала — материал смялся.
— А кто будет гладить складки? — спросила она.