Родишься только раз
Шрифт:
На кухне запахло клеем. Папа засучил рукава и велел мне садиться. Обучение началось. Папа положил на стол серый лист стандартного размера, несколько раз согнул его, потом взял кисточку, окунул ее в золотистый клей, помазал загнутые края и быстро приложил их к сухим краям.
— Пакет готов! — радостно воскликнул он, затем поднял кверху свое изделие и, окинув нас веселым взглядом, закрутился на пятке. — Чем хуже магазинного? Вы скоро научитесь.
Теперь настала наша очередь. Мама, брат и я склеили по пакету. Самым способным
Отец предложил нам записывать проработанные часы. Пусть все будет написано черным по белому. Записанные часы мы помножим на три, и уж тогда он пойдет получать деньги.
В первый же вечер работа шла как по маслу. Я делала заготовки, мама варила в горшочке клей, а брат клеил бумажные кульки. Готовые пакеты я складывала в пачку и относила в комнату.
По утрам мы тоже работали. Папа уходил на службу, а мы начинали клеить. Мы работали как заведенные, до самой школы.
После школы дело шло хуже. Кирилл убегал во двор, я на улицу, потом мы кричали друг другу из окошка и наконец с грехом пополам собирались.
Учить уроки было некогда. Все наше свободное время поглощали пакеты.
Кучер, который привез нам бумагу, приехал за готовой продукцией.
Отца не было дома. Мы втроем таскали пакеты и складывали их на телегу. Груда пакетов росла у нас на глазах, их уже полная телега.
Кучер сел на облучок, натянул поводья, и две бурые лошади тронулись. Мы с братом вихрем умчались в заднюю комнату и, повиснув на подоконниках провожали глазами лошадей, телегу и гору бумажных пакетов, пока воз не свернул на Франкопанскую улицу.
Теперь мы не давали отцу покоя.
— Папа, ступай за деньгами!
— А сколько часов вы проработали?
Что-что, а это мы знали с точностью до одной минуты! Папа помножил наши часы на три. Цифра получилась солидная.
— Куда мы денем столько денег? — спросил он, окидывая нас лукавым взглядом.
— Опять паясничаешь! — рассердилась мама. — Откуда ты знаешь, сколько тебе заплатит этот твой Пожар?
— Сегодня узнаю! Иду за деньгами!
В тот вечер мы с особенным нетерпением ждали папу. Но его все не было, и это казалось нам дурным знаком.
Он пришел поздно, и от него сильно попахивало вином. Едва он переступил порог, как мы поняли, что нас опять обидели.
— Да, я выпил! — глухо прокричал отец. — Только не на ваши деньги! Я выпил на свои! Ваши деньги целы!
Он прислонился к столу и уставился на нас влажными глазами. Я смотрела на него, стараясь понять, что сейчас произойдет: то ли он вот-вот заплачет, то ли кинется всех нас обнимать. Но ничего такого не случилось. Отец достал из кармана деньги и положил их на стол. Денег было до смешного мало.
— Не нужны мне твои жалкие гроши, — сказал я этому жиле Пожару, — продолжал отец. — А он, мерзавец, с эдакой гнусной ухмылочкой и спрашивает, уж не возомнил ли я себя каким исключением. Деньги я, конечно, взял, они ведь заработаны, и ушел. А на прощание я сказал ему, что моя семья, то есть вы, все трое, за такие гроши не станете на него батрачить.
Как карточный домик, когда в него ткнешь пальцем, рассыпалось в прах все наше хорошее настроение.
Однако мы с братом не очень убивались из-за этой чепухи. Пережили плащ-палатки и пуговицы, переживем и бумажные кульки!
Теперь мы с прежним пылом ссорились, дрались, гоняли по улице, учили уроки и вечером, усталые, возвращались домой.
Но папа нашел нам новую работу.
Как-то вечером он нам сообщил, что нас опять ждет дело.
Мы оба сникли. Ведь мы два раза пытались заработать, и оба раза нас постигало горькое разочарование. Но наш папа был идеалистом!
— Вы будете одевать фляжки!
Фляжки?! Мы и слова-то такого не слыхали.
На следующий день к нам во двор въехала подвода, нагруженная золотистой соломой.
Отца дома не оказалось, поэтому мама приняла бутылки и солому, из которых нам предстояло делать фляжки.
Мы сняли с воза нежную золотистую солому и аккуратно сложили ее на кухне. В другой угол мы составили бутылки.
Папа пришел ужинать — у него была ночная смена, увидел солому и бутылки и сразу ожил. Не доев ужин, он сел на табуретку, положил на колени пук соломы, перехватил его посередине тесемкой и поставил на него бутылку. Потом расправил солому, оплел бутылку сначала в широком месте, затем горлышко — и фляжка готова!
Отец быстро научил нас одевать бутылки. Мы сидели на скамейках, клали на колени золотистую солому, расправляли ее и сплетали вокруг пузатых бутылок.
Я работала с таким энтузиазмом, что мне даже во сне снилось, как надо мной вырастает гора из соломы, самой настоящей золотистой соломы.
В этой золотой соломе темно и тесно, так тесно, что просто нечем дышать. Я топчу ее ногами, ползаю на четвереньках, всячески пытаюсь выбраться, глотнуть свежего воздуха и наконец кричу…
Мама, уже сидевшая на кухне с шитьем, подходит ко мне и говорит:
— Здесь нет никакой соломы! Спи спокойно!
Впрочем, бутылки мы оплетали недолго. Папа поссорился с работодателем, который, как и все предыдущие, платил сущие гроши. Когда во двор въехал новый воз, отец крикнул из окна второго этажа:
— Сами одевайте ваши бутылки, мы задаром работать не будем!
Телега с соломой и бутылками уехала восвояси.
Как раз в это время я начала заниматься репетиторством. Моя классная руководительница Югова, одна из лучших учительниц, у каких мне довелось учиться, нашла мне уроки.