Родники
Шрифт:
Он взглянул на Клавдичку с едва уловимым выражением превосходства, как будто если он любил Москву зимой, так это было только ему свойственное превосходное качество.
— Я тоже люблю Москву зимой, — ответила Клавдичка с каким-то внутренним смыслом, который угадывался по выразительной её улыбке.
— И вам не мешают происходящие события? — В голосе ёго уже ясно прозвучала насмешка. — А знаете, ведь на Коншинской фабрике снова беспорядки…
— Вы опять называете беспорядками то, что я называю борьбой рабочих за свои права, — ответила Клавдичка.
— А как же, конечно, беспорядки! — Лёлиному
— Сколько раз мы зарекались говорить с вами о подобных вещах, — сказала Клавдичка, — ведь мы же по-разному думаем об этом.
— Нет, но вы, Клавдия Николаевна, на самом деле не слыхали, как здорово казаки разогнали забастовщиков у «Трёхгорки»?
Клавдичка сидела очень прямо, как будто хотела встать из-за стола. Как бы отгоняя тревожную мысль, она провела рукой по лбу.
— Об одном и том же событии, — ответила она, — мы с вами слышим с двух сторон, и мы никогда не сойдёмся посередине…
— Ну, и закончим на сегодня этот скучный разговор, — засмеялся лёлин дядя, подчёркивая слово «скучный».
Лёля с беспокойством переводила глаза с лица Клавдички на лицо дяди, как будто тревожилась за то, что Клавдичка, которую она всегда любила, и дядя, который был добрым к ней и окружил её заботой, не могут поладить друг с другом.
— Ну, что ты так смотришь, девочка? Мы же снова друзья с твоей Клавдичкой. — И он стал подробно рассказывать тёте Соне и Клавдичке о том, как сегодня шло заседание какой-то правительственной комиссии.
Я обрадовалась, когда кончился обед, хотя всё было очень вкусное и в конце подали розовое и белое мороженое. Было уже поздно. У нас никогда не обедали по вечерам, и поэтому порядок в этом доме показался мне чужим и неудобным. Мне захотелось домой.
— Да, мы скоро поедем домой, — сказала мне Клавдичка.
— Нет, нет! — закричала Лёля. — Не уезжайте, пожалуйста, не уезжайте. Мне сегодня играть при гостях!
Она обняла Клавдичку и заглядывала ей в глаза. Клавдичка вздохнула, поцеловала её и сказала, что мы остаёмся. Лёля схватила меня за руку, и мы побежали в её комнату.
Теперь поминутно раздавались звонки, приезжали гости. Мы играли с Лелей в шашки, когда нас позвали к гостям. Первый раз в жизни я почувствовала, входя в эту ярко освещенную залу, полную незнакомых мне людей, такое непреодолимое стеснение, что если бы можно было вернуться с порога в лёлину комнату, я немедленно убежала бы. Но или наставления мамы вспомнились мне, или помогло то, что где-то в зале была Клавдичка, я преодолела застенчивость и вошла.
И сразу как будто очутилась на открытом месте, откуда меня всем хорошо видно. На отодвинутых креслах сидели, разговаривая между собой, одетые в красивые платья женщины. Несколько мужчин стояло около них. Мне показалось, что я двигаюсь совсем не так, как обычно, иду, глядя прямо перед собой, и чувствовала, что покраснела до ушей.
И вдруг я увидела Клавдичку: она стояла около окна. Не раздумывая ни секунды, я пробежала через всю залу и остановилась около неё. Я почему-то думала, что она покачает укоризненно головой, но она спокойно «при всех» погладила мне волосы, откинув их со лба, отодвинула от стены стул и посадила меня так, что я оказалась близко к роялю.
Лёля уже садилась на высокий стул, и затихали весёлые голоса гостей.
Она обернулась к гостям, сказала, что сыграет сейчас Моцарта, и вдруг с хитрой гримаской дружелюбно кивнула мне. Она и здесь, среди взрослых, хорошо одетых гостей, могла делать всё, что ей вздумается. Но как она держалась! Вся её небольшая фигурка вдруг приобрела какую-то манерность, чуждую той лёгкой, прелестной мелодии, которая зазвучала в зале из-под её рук. Она как-то особенно плавно приподнимала и переносила руку с одной стороны клавиатуры на другую. И, что было совсем непонятно, Лёля покачивалась и чуть приподнимала голову в особенно выразительных местах, как будто хотела показать, как у неё всё хорошо выходит. Но от этого выходило вовсе не хорошо, совсем не так, как Лёля недавно играла мне.
— Девчонка! — с досадой сказала Клавдичка за моей спиной.
Когда Лёля кончила, похвалам не было конца. Она соскочила со стула, поклонилась, сказала непонятное мне: «Вальсизфауста» — и снова заиграла, держась так же манерно, как и раньше. Что-то сбивчивое было в её игре.
— Прелестно! Очень хорошо! Как мила! — заговорили все, когда она кончила.
— Тебе рано играть этот вальс! — не громко, но так, что это было хорошо слышно, сказала Клавдичка, и я увидела, как вся кровь бросилась Лёле в лицо.
Она села снова к роялю. Задумалась. Потом неожиданно соскочила со стула и сказала:
— Мне больше не хочется играть, — пробежала через залу и от порога поманила меня за собой.
Лёлина тётка была вне себя от досады. Она хотела остановить Лёлю, когда та пробегала мимо неё, но, вероятно, поняв, что Лёля её не послушается, обратилась к гостям, прося извинить за неожиданную выходку племянницы.
— Не знаю, что с ней случилось сегодня! — сказала она. — Это Клавдия Николаевна её смутила…
— Её и надо так смущать, — ответила Клавдичка, — а то ей уже хочется показываться.
Я посмотрела на лёлиного дядю: он сидел впереди в кресле и разговаривал со старым человеком в мундире, как будто не замечая, что лёлина игра кончилась и она убежала.
Но и эта выходка Лёли не вызвала ни у кого недовольства.
— Талант! — сказал один из гостей. — Ничего не поделаешь! Талант своеволен…
Я догнала Лёлю в коридоре. Она стояла у окна, видимо, ожидая меня.
— Тебе понравилось, как я сейчас играла? — требовательно спросила она.
Я не умела выразить словами, какое впечатление произвела на меня её игра.
— Мне больше понравилось, как ты играла, когда я только что пришла. А сейчас…
— Это я нарочно так делала. Мне надоело для них играть: каждый раз показывают, как обезьяну какую-нибудь…
Лёля была так непохожа на обезьяну, что я рассмеялась, но тотчас же смолкла, увидев крупные слёзы у неё на глазах.
— Им всё хорошо! — как-то угрожающе сказала она. — Что бы я ни сыграла, они всё равно похвалят. Они к тётке в гости пришли, ну, и всё хвалят: обед хвалят, тёткино платье хвалят, мою игру. Дядя Толя — важный человек, если его кто-нибудь из них попросит, он может всё сделать. А они знают, что он любит меня, вот и хвалят меня, когда ничего хорошего в моей игре нет. Подлизываются…