Рогнеда. Книга 1
Шрифт:
Вдвоем управились быстро. Боярин напоследок все придирчиво осмотрел, взглянул на Рогнеду. Девушка стояла, по-прежнему зябко кутаясь в кусок материи.
— Ну-ка сними это, — Василий кивнул на плат.
— Зачем? — Девушка стыдливо обхватила плечи руками, испуганно взглянув на боярина.
— Сымай, говорю! Может, камешек куда закатился… Сымай, да провернись вокруг себя. Да поживее!
Рогнеда выполнила все, что тот требовал, а потом вновь закуталась, не поднимая глаз на боярина. Василий удовлетворенно кивнул.
— Все, пошли отсель.
Темными коридорами прошли в горницу. Оказавшись вновь наверху, Василий облегченно вздохнул, распоясал кушак, снял кафтан, кинул на лавку.
— Иди к себе, да переоденься. Там тебя девки сенные ожидают. Они и приберут тебя.
— А Софья? — робко спросила Рогнеда.
— Померла твоя Софья! — Рогнеда вздрогнула. Василий это заметил, махнул рукой. — Чего дрожишь? Туда ей и дорога, ведьме старой. Не уследила за тобой, вот Бог ее и покарал. Нечего было шляться, где ни попадя. Ну, чего стоишь? Иди.
Сенные холопы, увидев Рогнеду живой и невредимой, мелко крестились и отступали с дороги. Встретился Матвей и, ни слова не сказав, отступил в темный угол. Рогнеда на него даже не взглянула, а по крутой лесенке стала подниматься наверх.
Девки ее уже ждали. При виде Рогнеды заохали, запричитали.
— Успокойтесь вы, — устало проговорила девушка, садясь в неглубокое кресло. — Раскудахтались, словно куры. Делайте лучше, что боярин приказал.
Девки, все еще всхлипывая, принялись за свое дело. Осторожно разоблачили от материи, уложили на кушетку и принялись растирать благовониями. Под умелыми руками Рогнеда почувствовала, как по всему телу разливается приятная истома. Временами, поворачивая ее с боку на бок, девки ласково называли боярыней. Рогнеда улыбнулась, почувствовав, как в уголках глаз набухают слезы. Какая она боярыня? Так, приживалка при боярине Василии. Как долго он будет ее терпеть — одному Богу ведомо. Спас от болезни тяжкой, а к завтрему может и на улицу выгнать, как собаку побитую. Кому она тогда нужна, подстилка боярская? Никому. Ульян — и тот от нее отвернулся. Ульян, где ж ты сейчас?.. Неужто, правда то, что ты через Софью передал?..
Сенные девки, неслышно двигаясь вокруг Рогнеды, принялись облачать ее, доставая из сундуков праздничные одежды. Вначале шла нательная сорочка с длинными рукавами, скрепленными у запястья цветными наручами. [15] Подол сорочки украшали бусинки и плетеный ажур. Вокруг талии повязали тонкий поясок, служивший оберегом от нечистой силы. [16] Затем надели льняную поневу. Одна из девок принялась расчесывать волосы частым гребнем, вплетая широкую вышитую ленту. Прическу скрепили кожаным обручем с высокими зубцами, называемым венцом. На ноги надели мягкие кожаные сапожки без каблуков с цветным орнаментом. Рогнеда встала перед зеркалом, оглядела себя со всех сторон. Хороша, нечего сказать! Чего, интересно, боярин распорядился приодеть ее во все самое лучшее?
15
В допетровской Руси браслеты, изготавливающиеся из стекла, металла, дерева и обтянутые иногда кожей, иногда берестой или тканью. Детали наручей археологи сотнями находят в захоронениях.
16
В XVI–XVII вв. пояс на сорочке стал символом целомудрия и благочестия. Появиться без пояса даже дома считалось зазорным, а уж при посторонних оказаться не подпоясанной считалось просто верхом неприличия.
Боярин ее уже заждался. Она села напротив него, не поднимая глаз. Взяла расстегай, откусила маленький кусочек, покосилась на кубок с вином, но не притронулась. Василий молчал. Наконец, осмелев, подняла глаза на боярина, тихо спросила:
— Что теперь со мной будет?
— Ничего не будет. Будешь при мне. А там — как время покажет.
— Выгонишь?
— Может, и выгоню, если своенравна будешь и непослушна. А будешь хорошо себя вести — оставлю.
— Зачем я тебе, боярин?
— Зачем? — Василий налил себе еще вина, медленно выпил. Посмотрел поверх кубка на Рогнеду. — Ты мне наследника родишь. Продолжателя всех дел моих. Сделаешь это, и сама проживешь до старости в довольстве и удовольствии.
Рогнеда опустила глаза, почувствовав, как щеки наливаются краской. Знала она, догадывалась, что не пустая уже, а в чреве ее новая жизнь зарождается. От того томление в душе было, и страх смешивался с любопытством. Боярин, видно, и сам о том прознал, потому и не дал ей умереть, а к жизни возвернул.
— Не достойна я, — сказала, чтоб только не молчать.
— Достойна, не достойна — о том мне судить. — Боярин помолчал, прищурил глаза, по-другому взглянул на девушку. — О том, что видела в подземелье — забудь и из головы выкинь. Как будто и не было ничего, а привиделся тебе сон сказочный. Ну, а если сболтнешь кому, и я о том прознаю — до конца дней своих света белого не увидишь. В том слово мое крепко! — Боярин понизил голос, наклонился через стол. — Запомни: ты единственная, кто не нашего рода, прознавшая о сем кладе. Тайну эту мы храним свято и никого туда не допускаем. Но, видно, так Богу угодно, чтоб ты тоже о том прознала. Но о предупреждении моем помни. Все поняла?
— Да, батюшка, — Рогнеда кивнула головой, вновь увидев перед собой россыпь драгоценных камней.
— Тогда ладно. — Василий отвалился от стола, откинулся на резную спинку стула, зевнул. — А теперь ешь, да поторапливайся. Время позднее, почивать пора.
Прошло три дня. Рогнеда почти оправилась от постигшего несчастья и только временами вздрагивала во сне. Но это происходило все реже и реже.
Теперь она часто прогуливалась по двору. Иногда ловила на себе завистливые взгляды или какая-нибудь старуха при виде Рогнеды возьмет, да и подожмет презрительно губы. Девушка этого не замечала, а молча проходила мимо, слыша за спиной, как шепчутся завистники. Сзади неотлучно следовали два могучих холопа, поигрывая плетьми из воловьей кожи. Их приставил боярин, и теперь они следовали за Рогнедой, куда бы та ни пошла. Сам боярин на следующий день опять куда-то пропал, и Рогнеде стало скучно. К опеке боярина уже привыкла и со своей долей почти смирилась. Однажды подумала, что права была Софья, царствие ей небесное. Время все лечит. Но нет-нет, да и кольнет на дне души острие своенравия и захочется опять на свободу. Туда, где она одна вольна распоряжаться своими поступками, а не жить по указке грозного боярина.
Устав гулять, подолгу стояла у окна, наблюдая за дворовой жизнью. В один из дней, с высоты терема заметила, как во двор въезжает груженая телега. Проехав весь двор, остановилась возле амбара. Оттуда выскочили два холопа и стали споро разгружать ее. Возница слез, подошел к лошади, подправил подпругу. Что-то знакомое уловила Рогнеда в облике возницы. Присмотрелась, и тут же сердце заколотилось, запрыгало в груди, готовое выскочить. Это был Ульян. Он. Тот, про которого она почти стала забывать.
Ноги сами вынесли на улицу, и она поспешила через весь двор. Стража тут же прилепилась за спиной. Посередке двора Рогнеда опомнилась, повернулась, строго велела:
— Отойдите прочь! Нечего за мной везде ходить. Не сбегу я, не бойтесь.
— Не велено, — лениво ответил один, глядя мимо Рогнеды, в пустоту.
— Кем не велено?
— Боярином, — ответствовал другой. — Ты уж не взыщи, но нам своя голова дороже. Ежели что, то боярин не помилует.
— Ну и леший с вами!
Ульян замер, услышав за спиной торопливые шаги, и Рогнеда заметила, как напряглась у юноши спина. Нашел в себе силы, медленно обернулся, встретился с ней глазами, но тут же опустил взор. Девушка подошла, встала рядом, не зная, что и сказать, только теребила край платка. Все слова вмиг куда-то пропали, будто онемела разом. Наконец Ульян, не поднимая глаз, проговорил:
— Тебе чего… боярыня?
— Не дурачься. Какая ж я тебе боярыня, — досадливо сказала Рогнеда. Не это хотела она услышать от Ульяна.
— Аль ты меня обидеть хочешь? Так это зря. За то время, что мы не виделись, столько всего произошло со мной, что на все обижаться и двух жизней не хватит. Не то, что моей одной.
— Тебе видней! — Ульян обошел лошадь, похлопал по холке, проверил и так натянутую подпругу. — Ехать мне надо. Евсей мельник не помилует, если запоздаю.
— Успеешь. — Рогнеда подошла ближе, украдкой оглянулась на приставленных воинов. Те, видя, что боярыня на виду, о чем-то судачили друг с другом. Рогнеда повернулась к Ульяну, притянула за подол рубахи, проговорила вполголоса: — Как стемнеет, придешь к дальнему амбару. К тому, что в стороне стоит. Приходи, не бойся — барин в отъезде.