Рогнеда. Книга 1
Шрифт:
Еще одна полоса пролегла вдоль спины. Боль была обжигающей, но не такой сильной, как ожидала Рогнеда. После третьего удара разум покинул тело женщины.
— Воды!!! — крикнул посадник.
Притащили ушат воды, окатили Рогнеду. Она осталась недвижима, только на шее подрагивала маленькая жилка.
— Мертва? Раненько она отдала Богу душу. Ну-ка, посмотри!
Один из подручных наклонился, повел носом.
— Жива покуда. Но как бы не представилась. Едва дышит.
— Я что тебе говорил, смерд? — накинулся посадник на Демьяна. — Переусердствовал! Сам батогов захотел? — немного подумал, махнул рукой. — Все, хватит. Тащите ее обратно. Авось оклемается, тогда и продолжим. А мне квасу подайте. Холодного. Устал я.
Рогнеду быстро расковали и, подхватив под руки, словно безжизненную куклу, уволокли обратно в каземат. Заковывать не стали. Куда она сбежит — и так еле дышит? Накинув сверху драный зипун, стражники оставили ее одну.
Фирс Матвеич отпил квасу, вытер седые обвислые усы, проследил, как за стражниками закрылась дверь. Кивнул застывшему рядом Демьяну:
— Ступай покуда. Как нужен будешь, кликну.
Палач вышел, оставив Фирса Матвеича одного. Посадник допил квас, поставил опорожненный жбан на скамью, где до этого лежала Рогнеда. Подошел к жаровне, взял в руки щипцы, так и не понадобившиеся во время допроса, пошевелил угли. Потревоженное пламя взметнулось, дохнув на посадника жаром. Он прищурился, задумчиво глядя на огонь.
Мысли Фирса Матвеича были далеко. Где-то он допустил промах, а где — понять не мог. Вроде, все просчитал, ан нет — вмешались высшие силы и все пошло не так, как было задумано вначале. Дашка эта еще, девка паскудная, как на грех куда-то запропастилась. Явится — шкуру спущу. Будет знать, как хозяина своего и благодетеля в неведении оставлять. Хотя, что греха таить, окромя нее и положиться-то толком более не на кого. Не на Демьяна же этого, палача безмозглого, в самом деле?
— Боже!!! Помоги выполнить задуманное. Не оставь заботой своей и вразуми на дальнейшее раба своего верного, — прошептал едва слышно.
Фирс Матвеич осенил себя крестом, отошел от жаровни, сел на скамью и, вытянув ноги, прикрыл глаза. В который раз уже подумалось, что, может, зря он повстречал тогда в Новгородской харчевне нищего татарина Ахмата… Или это — перст божий? Не иначе, что так и есть, а иначе — отчего пропал с той поры покой? Ведь минуло уже более двух десятков лет, а, вроде, как вчера все было.
Фирс Пошиков был отпрыском богатого и знатного рода, берущего свои корни аж во времена княжения Владимира Святого. Жизнь вел праздную, ни о чем особо не заботясь. Как всякий русский человек любил гульнуть, да не просто так, а с размахом. Потому и оказался в той харчевне, куда заглянул совершенно случайно с дружками, такими же боярскими детьми. Искали они новых приключений, вот и набрели на питейное заведение, стоявшее в самом конце Торгового ряда. В другое время даже и внимания на него не обратили бы, а тут заглянули. Видно, судьба вела, не иначе.
Гуляли долго, как и положено на Руси. Стояло глубоко за полночь, когда дружки, сморенные от выпитого, расползлись кто куда, и остался молодой барчук один. Обвел Фирс мутным взором полупустой зал и заметил за дальним, у самой стены столом, человека. Тот сидел, низко опустив голову и, казалось, дремал. Фирс встал, взял недопитую кружку ола [18] и, слегка покачиваясь, направился через зал.
Усевшись на скамью, перевалился через стол:
— Ты кто есть?
18
Хмельной напиток, употребляемый в средневековой Руси, наподобие медовухи.
Человек поднял голову, посмотрел на Фирса.
— Чего молчишь? Аль немой? — Фирс обнажил в улыбке крепкие молодые зубы. Толкнул чашу через стол. — Пей!
— Благодарствую, — разомкнул уста незнакомец. Но руку не протянул и к чаше не притронулся.
— Во как? Значит, не немой. А почему пить не желаешь? Брезгуешь? — начал заводить себя Фирс.
— Не брезгую, хозяин, — терпеливо ответил незнакомец. — Просто наш Бог запрещает употреблять хмель, потому и нельзя мне.
— Да ты, никак, басурманин? То-то я гляжу, по-русски неправильно баешь. Имя свое назови.
— Ахмат я.
— Точно басурманин, — хохотнул Фирс, сделав еще глоток. Злость пропала, уступив место веселости. — Угадал я… Вина не пьешь, не ешь, а чего тогда в трактир забрел? — спросил после паузы.
Ахмат покачал головой, отвел взгляд.
— Идти мне более некуда, потому и сижу здесь.
— А что так? Из дома что ль погнали?
— Нету у меня дома. Сгорел во время пожара. И семьи нет — померла от болезни неведомой. Один я остался. Гол и нищ, словно последний дервиш. [19] Видно, прогневил Всевышнего, раз он наслал на мою бедную голову столько горя… Хочу в тишине проститься с мирской жизнью, потому как чувствую, что вскорости Аллах призовет меня.
19
Нищенствующий бродячий аскет-мистик.
— Где ж ты тишину-то узрел? — Фирс махнул рукой себе за спину. — Шум да гам крутом.
— Не о том я толкую. Тишина должна быть в душе человечьей. Только тогда ты выберешь достойный путь. — И добавил чуть слышно: — Я для себя его уже выбрал.
— Эка ты загнул, — несмотря на выпитое, хмель Фирса не брал, только настроение становилось все более благостным. Он порылся в кармане, нащупал серебряную деньгу, оставшуюся после гулянки, кинул через стол Ахмату. — Держи! Закажи ола, выпей, и жизнь покажется краше. А мысли дурные из башки выкинь. Не знаю, как у вас, а у нас только Бог волен распоряжаться всякой тварью поднебесной. Если нарушишь сей устоявшийся порядок, то и похоронен будешь аки собака, за оградой кладбища и без последнего слова божьего. То-то! — Фирс важно поднял кверху палец.
Ахмат грустно улыбнулся и неожиданно сказал:
— Вижу, что хороший ты человек, не злой. Потому хочу дать тебе одну вещь для сбережения.
— Сбережения от кого? — не понял Фирс.
— От ворогов, от кого же еще.
Ахмат сунул руку за пазуху, достал скрученный в трубку свиток, протянул Фирсу.
— Чего это?
— В свитке этом сохранена тайна, кою мы хранили из поколения в поколение. Сейчас ветвь наша прервалась и передать мне его некому, хотя изначально было установлено, что рукопись эта должна переходить от отца к сыну… — Ахмат помолчал. — Ты не нашей веры, но всевидящий Аллах не зря ниспослал тебя в конце моего пути. Значит, так угодно Богу, чтоб ты стал хранителем рукописи. Это единственное богатство, что осталось у меня. Возьми его, прочти и владей далее.
— А что в нем? — Фирс повертел в руках древний пергамент.
— О том узнаешь со временем. Одно могу сказать… Если Бог будет к тебе благосклонен и даст разум, то станешь ты наследником древних богатств. — Ахмат встал, запахнулся в драный халат. — А теперь прощай. Пора мне, — сказал и растворился среди гуляющих людей. Серебряная монета осталась лежать на столе.
Фирс Матвеич очнулся от дум, открыл глаза. Да, так все началось, но кто мог предугадать, что последует за этим?..
На время он забыл о рукописи, а вспомнил только следующей весной. Развернул желтый от времени пергамент, вгляделся в ровные строчки и буквы, напоминающие муравьев, спешащих по своим делам. Недоверчиво хмыкнул и хотел тут же бросить в огонь, чтоб не туманить мозг всякими пустяками, но передумал. На дальнем конце, где издавна сиживали переписчики книг, нашел одного писаря — согбенного от времени старика. За небольшую плату тот согласился перевести текст. Через пять дней работа была закончена. Фирс Матвеич до сих пор помнит его слово в слово, хоть и прошло лет немало. Наверное, оттого, что читан он был не раз и не два. Не сразу дошло до боярина, что у него оказалось в руках. А когда дошло, то и поверил сразу в божье провидение, пославшего татарина Ахмата.