Рокот
Шрифт:
Пространство гостиной уменьшилось, и теперь его заняли двое – она и кто-то ещё. Кто-то ещё.
– Стас, перестань, – выдохнула Марьяна, чуть не плача. – Пожалуйста… У меня нож и я… я не хочу проблем. Стас. Давай, я просто уйду?
Она медленно повернула голову и чуть не подпрыгнула на месте.
Там, у балконной двери, стояло нечто в одежде Платова, джинсы и рубашка на нём были изодраны и вымазаны в крови. Вместо человеческой головы на плечах твари возвышалась свиная.
Свиная.
Тварь посмотрела прямо на Марьяну, и та закричала. Так она не кричала никогда: надрывно, до адского жара в горле, словно в последний раз. Кажется, от неё завоняло потом в разы сильнее, чем минуту назад.
Оборотень… это был Оборотень из гостевой комнаты.
Она уже не осознавала, что делает. Выставила нож перед собой и попятилась к дивану.
– Ты всё ещё не веришь мне?.. – захихикала свиная голова. Тварь шагнула ближе, цокнули ноги-копыта. – А я заставлю тебя поверить, малолетняя дрянь. Ты же хочешь, чтобы тебя заставили? Ты же любишь грубую силу, не так ли? Уж я-то знаю, о-о, знаю… ты любишь. Я знаю, что именно ты хочешь… иди ко мне… мы наконец сделаем это. Ты ведь всё время думаешь обо мне, не так ли, детка? Ты хочешь, чтобы я вернулся, я знаю. Дай мне тебя потрогать, Мари. Мари-и-и-и, иди ко мне… малолетняя дрянь… др-р-рянь… Дай руку, дай мне свою маленькую грязную руку, малышка.
От глухого хохота, донёсшегося из свиной головы, внутри Марьяны похолодело.
Сама собой родилась молитва: «Господи, Боже милостивый, сделай так, чтобы это был сон. Прошу тебя, Боже, сделай так, чтобы это был сон. Пусть я проснусь в своей постели, открою глаза, и ничего этого не будет, пожалуйста. Боже милостивый, сделай так, чтобы это был сон… Боже… Боже… сделай так…».
А тварь захохотала громче, опустилась на четвереньки и бросилась прямо к Марьяне, стуча по паркету задними копытами, шаркая коленями, шлёпая по полу ладонями.
– Мари-и-и, – взвизгнула свиная голова.
Вместе с ней завизжала и Марьяна. Звонко и протяжно, до одури, до треска в черепе. Она зажмурилась, оцепенела не в силах двигаться. Правая рука с ножом, поднятая перед собой, тряслась мелкой дрожью.
Не смотри, не смотри туда. Ты не должна туда смотреть.
Чудовищный усилием воли Марьяна заставила себя открыть глаза.
Не добежав до неё каких-то полметра, тварь остановилась и закашлялась, из головы послышался хрипяще-икающий звук. Существо обхватило горло и зашаталось, рухнуло на пол, задёргалось в конвульсиях. Ноги-копыта застучали о паркет.
Свиная голова раскрыла пасть.
А Марьяна стояла и смотрела на эту голову у её босых, испачканных в слизи, ног, смотрела и смотрела, охваченная гипнотическим, хтоническим, отупляющим ужасом, словно запечатанная в кокон из тягучей латексной плёнки.
Тварь задёргалась сильнее, зашлась в судороге, свиная голова с неприятным хрустом отвалилась и, мёртвая, покатилась к журнальному столику. И пока Марьяна следила за катящейся головой, не сразу заметила, что рядом с ней, на полу, скрючился Стас Платов, настоящий Стас Платов, человек, а не полусвинья.
Он продолжал корчиться, переваливался с боку на бок и выл, кричал от боли. Кричал уже по-человечески, но не менее страшно.
– Уходи! – выкрикнул он. – Пока я не… не…
Он глубоко вдохнул, а потом начал заикаться. И так сильно, что передёргивался всем телом, лёжа на спине и вытаращившись в потолок. В него будто втыкали невидимые железные пики.
Нож выскользнул из одеревеневшей руки Марьяны.
Голос Платова, жуткий, но всё же человеческий, выдернул её из оцепенения. Она перескочила через Стаса и кинулась из гостиной в его спальню, захлопнула за собой дверь, нащупала замок.
Всё это она делала машинально, словно во сне, а пульсирующая молитва не прекращалась в её голове: «Боже… сделай так, чтобы это был сон… сон… Боже, сделай так… сделай так…».
Марьяна ухватилась за спинку кровати и подтащила её к двери, перегораживая вход. Потом бросилась к своей сумочке, что валялась на полу. Трясущимися руками вынула телефон, но он не работал.
Батарея села.
Села чёртова батарея! Этого не могло быть, ведь Марьяна заряжала телефон до отказа, прежде чем пойти к Платову. Она была во всеоружии.
– Включайся… давай… – Марьяна в панике тыкала в телефон. – Давай, давай.
Краем глаза она уловила движение за окном, замерла, вгляделась.
Снаружи маячил человеческий силуэт, освещённый лунным светом. Там, в воздухе, игнорируя законы физики, стояла девочка, невысокая, одетая во что-то объёмное, вроде бесформенного грубого плаща.
Тут же вспомнились слова Платова: «Лет тринадцать-четырнадцать, светлые волосы, худая, низкого роста. Одета в синий дождевик и резиновые сапоги болотного цвета».
Раздался стук, звучный и требовательный, стекло задребезжало. Девочка просилась внутрь дома, не унималась, барабанила, царапала поверхность стекла. Звук нарастал, становясь громче и настойчивее.
Неизвестная открыла рот, слишком огромный, нечеловечий, и беззвучно закричала. От её дыхания стекло запотело почти полностью.
Марьяна бросила телефон и попятилась к кровати, не сводя с силуэта глаз. Стук прекратился. Девочка опустила руку и уставилась на Марьяну желтоватыми блестящими глазами.
В наступившей тишине отчётливо послышалось шуршание динамиков. На светящемся экране компьютера поверх красных цифр «23:28» всплыло диалоговое окно:
ВОСПРОИЗВЕСТИ ДАЛЕЕ?
Воспроизвести / Отмена
Сама собой нажалась кнопка «Воспроизвести», и в полноэкранном режиме развернулся показ американского фильма, старого, чёрно-белого. Марьяна вспомнила, что смотрела это кино совсем недавно и долго не могла уснуть после его просмотра.
Фильм включился не с начала, а где-то с середины, с момента беседы. В гостиной разговаривали двое: мужчина и женщина, их общение отдавало неловкостью. Женщина ела сэндвич, а мужчина сидел напротив и любовался ею.