Рокот
Шрифт:
Да, Егор так и сказал тогда:
– Сделай это, Стасик. Неужели ты не способен? Я ведь знаю, что ты ещё девственник, братишка. А Михайлова – горячая штучка, все отличницы такие. Они в лепёшку разобьются, чтобы всем понравиться, и этот их страх можно круто использовать. Михайлова даст, будь уверен. Я таких насквозь вижу.
Егор твердил ещё много чего, приводил доводы, намекал на свой опыт, хотя никто его об этом не просил. Но он действительно видел людей насквозь – этого у него не отнять.
Слава богу, ничего не случилось.
Стас был благодарен себе
Тогда он ещё не знал, что первый сексуальный опыт получит только через три года, на начальном курсе института, со студенткой-заочницей из гуманитарного колледжа и, конечно, не с Марьяной Михайловой. Забавно, зато в школе о нём ходили бог весть, какие слухи.
Сейчас, глядя на Марьяну, Стас понимал, насколько ей неприятно находиться в его комнате, возле той самой двери. Конечно, понимал.
Но всё равно не испытывал чувства вины.
Девушка оглядела стул у кровати с наваленными на нём вещами из гардероба Стаса – джинсами, футболками, кофтами. Потом сгребла это всё в охапку и перекинула на кровать, а сама уселась на стул.
– Всё время забываю прибраться, – без особых угрызений совести бросил Стас.
На письменном столе тоже царил бардак: вокруг компьютерного монитора и клавиатуры грудой лежали тетради, учебники, альбомы с чертежами и схемами, ручки, карандаши и линейки, спутавшиеся с проводами наушников.
Марьяна бросила взгляд на стол, и в её глазах мелькнуло удивление.
Стас мгновенно сообразил, что заметила девушка, и поспешил прикрыть блокнот с карандашными набросками. Возникло внезапное желание оправдать свою странность, но Стас заставил себя смолчать – он рисует, что хочет, и Марьяна не может этому помешать.
– Мне показалось, или ты снова рисуешь воду? – будто специально, уточнила она. – Я думала, у тебя прошло это странное увлечение.
– Прошло, это старые рисунки, – быстро ответил Стас.
Слишком быстро.
Для правдоподобия надо было ответить медленнее и равнодушнее. К своему ужасу, он почувствовал, как прежнее смущение за свои художества вернулось. В одном из учебников по психиатрии он читал, что когда рисуешь то, чего боишься, страхи проходят, но терапия Стасу никогда не помогала.
– Хочешь стать моринистом? – В тоне Марьяны прозвучала насмешка. – Почему тогда вода у тебя такая чёрная? А жуткие глаза и волосатые пальцы тоже входят в её состав? Это, кажется, то озеро, что за городом, да? У тебя тут написано «Рокот».
– Будем рисунки мои обсуждать? – вопросом на вопрос ответил Стас, посмотрел на часы (до одиннадцати оставалось двадцать минут). – Итак, что ты хотела?
Девушка посерьёзнела.
– Ты, правда, видел Полину?
– Вряд ли я смогу это доказать. В следующий раз я сниму её на камеру и заверю сведения нотариально. – Он произнёс это без тени улыбки.
– Я позвонила папе, спросила насчёт Полины. Он удивился, но рассказал мне о ней немного. Полина пропала в восемьдесят девятом, летом, в июле. Её искали долго, но не нашли ни тела, ни каких-то зацепок, где она может быть. Папа сказал, она смирная была, прилежная, из дома никогда не сбегала. Ей было тогда четырнадцать, а папе – десять. Он говорит, что она была странная, ну, и к тому же, не слышала и не говорила. Но хорошо читала по губам, правда, не все об этом знали, обзывали её, а она всё понимала, терпела. Папа сказал, что ему порой казалось, что она читает мысли… Сейчас бы Полине исполнилось сорок четыре.
Вероятно, Марьяна ждала, что Стас разразится речью, но он молчал.
– Ты упомянул подробности, о которых не мог знать. Скажи, ты где-то раскопал архивы о пропавших без вести? Зачем тебе это? Ты знаешь, кто к этому причастен? Ты что-то выяснил, да?
Стас, наконец, решил ответить:
– Тут только один вариант: дождаться одиннадцати и проверить. Есть магнитофонная запись с голосами. Хочешь, верь, хочешь, нет, но её передала мне Полина. Я успел прослушать только первые минут десять. Есть ещё записка.
Марьяна нахмурилась.
– Покажи мне записку.
Стас вынул из кармана джинсов рекламный листок, сложенный вчетверо, и подал Марьяне. Она развернула бумагу и побледнела, увидев красные потёкшие строки. На коже её рук проступили мурашки.
– О, господи… Это то, о чём я думаю?
Стас кивнул.
– Можно показать это твоему отцу, – предложил он. – Мало ли, вдруг он вспомнит почерк своей сестры? Чтобы уж точно убедить тебя, что эту записку она сама написала.
Марьяна прочитала послание.
– Это мой адрес, Пролетариата, восемь. А что за новосибирский адрес?
– Сам не понимаю… Ну так что? Теперь ты мне веришь?
– Не знаю. – Марьяна отдала листок. – Я хочу кое-что проверить. И у меня есть один способ.
– Способ? – Кажется, улыбка непонимания возникла на лице Стаса сама собой.
Он сложил листок и сунул в карман.
Марьяна пронзительно посмотрела на Стаса, и что-то в её взгляде его встревожило.
– Я подготовилась, если что. – Она скомкала на коленях сумочку, розовые с белыми каёмками ногти впились в светлый мягкий футляр. – Как могла, так и подготовилась. – С этими словами она расстегнула молнию на сумочке, вынула миниатюрное электрошоковое устройство и произнесла с угрозой: – Если это твоя очередная тупая выходка, Платов, я тебе устрою судный день, понял?
Несколько секунд Стас разглядывал устройство, потом – тонкие пальцы девушки, её розовые ноготки, и, наконец, перевёл взгляд на лицо Марьяны.
– Это что, для меня? – Он не мог в это поверить. – Ты шутишь?
Марьяна была далека от шутливого тона.
– Я тебя поджарю, если ты хоть пальцем меня тронешь. – Она покрутила устройство в руке. – Я его теперь всегда с собой ношу. Купила сразу после дружбы с тобой.
– Мари, ты стукнулась обо что-то, да?
Ему вдруг захотелось сбежать отсюда, чтобы не участвовать в этой нелепой сцене. Через пять лет Марьяна Михайлова явилась, чтобы обезвредить Стаса Платова. У неё точно не всё в порядке с головой.