Рокот

Кондакова Анна

Голос сменился тем же тягучим дыханием. И снова заговорила женщина.

– Правда?.. Это замечательно, дорогая. Но я не могу, ты же знаешь. Каникулы сейчас у тебя, а не у меня. У меня – работа. Меня ждут пациенты. Езжай с Костиком…

Резкий дробный звук оборвал разговор: звон разбитого стекла или шум от упавших на пол столовых приборов – не разобрать.

– Игорь! – возмутилась женщина. – Куда ты? Подними сейчас же. Нет, Полина, не надо, пусть он сам… да… сам разбил, сам за собой и убирает. Всё справедливо. Всё должно быть справедливо. Виновен – отвечай, разбил – собирай. Игорь! А ну, убери за собой! – Она устало добавила: – Ну почему же всё так сложно?

Тишина. Продолжительный треск, следом – щелчок.

И натужный детский плач.

– Уйди от меня! Не трогай! Уйди! – потребовал кто-то через слёзы. То ли мальчик, то ли девочка. Не разобрать: голос слишком тонкий, детский, пульсирующий эмоциональный маятник от тихой затаённой обиды до неприкрытой ненависти. – Уйди! Это несправедливо! Почему мне вечно достаётся, а тебе – нет? Если ты больная, это не значит, что ты лучше меня! Вечно из-за тебя страдаю… – Последовал обвиняющий всхлип и тут же новая вспышка: – Почему ты такая? У всех сёстры, как сёстры, а ты – больная! Вечно из-за тебя дразнят! Уйди, не маячь тут руками! Уйди, уйди! Хочу, чтобы тебя не стало! Не стало!

Крик сменился щелчком и тишиной.

А потом динамики выдали новую порцию дыхания, поначалу мерного, ровного, но всё больше становящегося прерывистым. Дыхание перешло в неприятный дробный звук, то ли хрип, то ли глухой кашель. Длилось это несколько бесконечных минут.

Хык-хык-хык. Хр-р-р-р. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р.

Странный, вгрызающийся в сознание шум перекрыл отчётливый стук.

Стас вздрогнул, его бросило в нервный жар: стук прозвучал в реальности, а не из динамиков. От неожиданности звук показался столь громким и объёмным, будто кто-то колотил молотком по крыше машины.

Стас не сразу и понял, что постучали в стекло с водительской стороны.

Он нажал на тугую кнопку «Стоп» и глянул в окно. На него с улыбкой-оскалом смотрел сосед по этажу, дядя Женя, по прозвищу Шутник, любитель выносить мусор по вечерам и досаждать другим жильцам навязчивым любопытством.

Стас опустил стекло.

– Привет, молодёжь. – Дядя Женя наклонился, обдавая лицо Стаса кисло-терпким ароматом сигарет. – Ты чего сидишь? Из дома, что ли, выгнали? Переселился в тачку? – Сосед загоготал, довольный собственной шуткой.

Стас, будто очнувшийся от жуткого галлюциногенного марева, коротко улыбнулся.

– Здрасьте, дядь Жень. Да так… сижу, музыку слушаю.

– А-а, у вас теперь мода на старые магнитофоны? Возвращаетесь к истокам, молодёжь? Или деградируете? Скоро будете каменные орудия труда создавать? – И опять хохоток.

Прослушивать глупые шуточки соседа Стас не собирался. Он выдернул ключи из замка зажигания, сжал «Электронику» в руке и вылез из машины.

– Ладно, дядь Жень, я пойду. Пока, действительно, не деградировал.

– О, это правильно, правильно, – закивал сосед. – А то, не ровен час, забудешь, что такое интернет.

Под раскатистый смех Шутника Стас поспешил домой.

***

У двери квартиры он замешкался.

Стоял и перебирал влажные от пота ключи в руке, те глухо бренчали. Минутная стрелка на наручных часах неумолимо приближала его к одиннадцати.

Приближала время Гула смерти.

Что это будет? Ещё одно наводнение или хуже? И будет ли что-то?

На месте призрака пропавшей девочки Стас бы обратился к следователю из уголовного розыска, а не к студенту с сомнительным прошлым и боязнью воды. Да и сам Леногорск никогда не располагал к честным расследованиям и поиску справедливости.

Двести пятьдесят километров от столицы, не больше двухсот тысяч населения и такая атмосфера, что можно умереть c тоски, не прилагая усилий. Здесь каждая трещина в асфальте, каждая человеческая морщина забита пылью калийной соли, а каждая семья связана с химическими заводами и производством минеральных удобрений.

Неказистый угрюмый город, грязный и равнодушный. Странно, что после окончания школы Стас не уехал отсюда в Москву.

Мать предлагала продать отцовскую машину, чтобы на первое время хватило на проживание в столице, но Стас наотрез отказался, остался в Леногорске и демонстративно готовился к поступлению в местный технологический университет на юридический факультет.

Читал книги по криминологии, судебной медицине, оперативно-розыскной работе и даже психиатрии. Успешно сдал экзамены и прошёл отбор. В отличие от школы, в вузе он имел репутацию сильного в академическом плане студента.

Мать гордилась старшим сыном, внезапно взявшимся за голову, и с детским восторгом рассказывала коллегам, «какой у меня Стасик умный и целеустремлённый, не сын, а золото», а на любые возражения отвечала: «У него был просто переходный возраст, понимаете?».

Она работала воспитателем в детском саду и сама походила на ребёнка. Весёлая, взбалмошная и легкомысленная. Её хотелось прижимать к плечу и защищать, чтобы она не менялась под гнётом проблем, а оставалась такой же по-детски импульсивной и прекрасной, чтобы она не старела.

Но она постарела разом, как только узнала о диагнозе отца. После его смерти совсем осунулась, из глаз исчезли весёлые искры, померк и румянец. Стасу было тогда четырнадцать, его брату Юрке – всего год.

Стас и без того не отличался покладистым характером, ну а после семейной трагедии, и вовсе, будто сошёл с ума. Он пропадал по ночам, связался с хулиганами со двора, устраивал матери скандалы. С каждой выходкой он всё больше отдалялся от неё, а она всё больше старела.

Смерть отца стала вторым ударом в жизни Стаса.

Первая трагедия случилась шестью годами ранее, когда ему исполнилось восемь. С дедом Лёней – Леонидом Васильевичем Платовым – Стас был дружен, как ни с кем другим. Его гибель оказалась для него не просто испытанием: в одно мгновение устойчивый и надёжный мир Стаса накренился, словно из-под ног ушла земля.

И теперь у него остались только мать, окунувшаяся в работу и нашедшая отдушину в своих дошколятах, и Юрка, которому недавно исполнилось семь. Не проходило и дня, чтобы Стас не думал о том, что когда-нибудь потеряет и их.