Роковые иллюзии
Шрифт:
Таким образом, Филби оказался в доме у Израиля и Гизеллы Колман, родителей Литци, которые жили в большом многоквартирном доме по Латчкагассе, 8. Он стал их квартирантом. Прошло немного времени, и он не устоял перед чарами жизнерадостной толстушки, их дочери. Веселая, независимая Литци была на два года старше сдержанного молодого англичанина. Она только что развелась со своим мужем-сионистом Карлом Фридманом, за которого вышла замуж в возрасте 18 лет. Было что-то по-цыгански притягательное в темных глазах Литци, что привносило мощный элемент сексуальности в их общую преданность коммунистическим идеалам. В условиях венских политических беспорядков со всеми забастовками и полицейскими патрулями, заставлявшими проводить тайно собрания партийных ячеек, ощущение риска усиливалось нервным возбуждением первого романа Филби, когда двое влюбленных делили опасности, связанные с пребыванием в нелегальном коммунистическом подполье.
Усилиями Литци Ким стал казначеем ее коммунистической ячейки. Он писал политические брошюры и собирал
По примеру своих немецких товарищей австрийская компартия ушла в подполье и, следуя указаниям из Москвы, готовилась к вооруженному сопротивлению в цитаделях рабочего класса. Филби приехал в разгар подготовки к приведению в боевую готовность баррикад для защиты крупных новостроек Карл Маркс-хоф и Гете-хоф на окраинах города, состоявших из современных многоквартирных домов для рабочих. Филби казалось, что он приехал накануне решающего противостояния между силами фашизма и социализма, и он с гордостью вспоминал в последующие годы, что сыграл свою роль в этой великой борьбе, помогая жертвам нацизма тем, что тайно переправлял их в «безопасные» европейские страны. Для того чтобы эта «подпольная дорога» функционировала, требовались продовольствие, деньги и одежда… В этих усилиях ведущую роль играл Коминтерн, создавший в Париже Комитет помощи беженцам от фашизма, который действовал параллельно с МОПР. Филби работал в качестве связного для этих организаций, используя свой британский паспорт в целях защиты и прикрытия нелегальных партийных заданий.
«В феврале 1934 г. в Австрии произошел переворот, который застал партию неподготовленной, — вспоминал Филби. — Началась травля коммунистов. В этих условиях главной задачей для нас была организация переправки коммунистов в Чехословакию. Здесь мне здорово помог мой британский паспорт…» [248] .
Какими бы примитивными ни были ухищрения его тогдашнего «ремесла», рассказывал Филби в КГБ, он не припомнит ни одного случая, когда по-настоящему подвергался бы опасности. Он утверждал, что не испытывал страха даже после падения Дольфуса в Вене весной 1934 года, когда правительственная артиллерия подвергла обстрелу район Карл Маркс-хоф. За четыре дня кровавых уличных боев были убиты и ранены сотни людей, прежде чем восстание рабочих было безжалостно подавлено. Многим товарищам пришлось скрываться, чтобы избежать ареста. Филби признавался, что во время боя не сделал ни одного выстрела, хотя это объяснялось совсем не недостатком мужества. Он рассказывал, что был приписан к пулеметному расчету, но его группа так и не получила оружия, а потому во время боя он выполнял главным образом роль связного между подпольными коммунистическими ячейками.
248
Там же, с. 223.
Британия и Франция продемонстрировали безразличие к тому, что британский министр иностранных дел назвал «безумной маленькой гражданской войной». Их нежелание дипломатически вмешаться, чтобы спасти венский социализм от уничтожения под давлением нацистов, более чем когда-либо подтвердило уверенность Филби в том, что только Советский Союз может дать какую-то надежду на спасение Европы от сползания в пропасть фашистского тоталитаризма. В то же время он был реалистом, чтобы понять, что поражение восстания в конечном счете было предзнаменованием захвата власти нацистами и аннексирования Австрии Германией. Он решил уехать оттуда, хотя оставалось еще четыре года до аншлюса, когда открытый «мерседес-бенц» Гитлера триумфально прокатил среди толп приветствующих его венцев по украшенной свастикой Рингштрассе.
«Работа в Австрии укрепила мои взгляды как коммуниста», — писал Филби КГБ в 1980 году, подчеркивая, что его решение оставить Вену было вызвано не соображениями собственной безопасности, а беспокойством за своих товарищей по оружию. Он говорил, что, хотя британский паспорт гарантировал ему «почти дипломатический» статус, он боялся, что Литци могут снова арестовать и отправить в концентрационный лагерь, если она останется в городе [249] . Филби решил жениться на ней, чтобы увезти в Англию. Брачная церемония состоялась в венской городской ратуше 24 февраля 1934 г. Как только Литци два месяца спустя получила британский паспорт, он, посадив жену на заднее сиденье мотоцикла, пересек австрийскую границу и через Германию отправился на Запад. Проезжая через Францию по дороге к портовым городам Ла-Манша, молодожены остановились в Париже, чтобы полюбоваться городом. Хотя в то время никто из них об этом не знал, именно тогда впервые пересеклись дороги Филби и Орлова незадолго до его поспешного отъезда в Швейцарию. По иронии судьбы, именно во время приезда Орлова в Вену он получил из Москвы секретные инструкции, которые впоследствии свели его с Филби.
249
Там
Прибыв в Лондон и временно поселившись с Литци в доме своей матери на Акол-роуд в Килберне (северозападная часть Лондона), Филби стал обдумывать, как ему возобновить связи с коммунистической партией. Кроткая Дора Филби обнаружила, что молодая австрийка, жена ее сына, женщина энергичная и властная, и Дора подозревала, что именно она в первую очередь подстрекала Кима к открытому признанию своей приверженности коммунизму. Однако партийная работа не обеспечивала их никаким доходом. Без денег, но с большими амбициями Филби решил воспользоваться своим кембриджским дипломом и связями в Тринити, чтобы пробиться в ряды правительственных чиновников. Подобно многим своим современникам, он стал готовиться к сдаче экзаменов для поступления на гражданскую службу.
«Я очень надеюсь, что [Ким] получит работу, которая отвлечет его от этого проклятого коммунизма, — писала мать Филби его отцу в Джидду (Саудовская Аравия). — Он еще не стал экстремистом, но может стать, если у него не появится чего-нибудь такого, что заняло бы его ум» [250] . Однако ее надежды и надежды сына на карьеру в министерстве иностранных дел разбились вдребезги после его посещения Кембриджа. Там он заручился поддержкой своего бывшего наставника и обратился за средствами, чтобы помочь своим венским товарищам.
250
Письмо г-жи Доры Филби Гарри Сент-Джону Филби, которое цитируется Page et al., «Philby», p. 45.
Общество социалистов отнеслось к нему лучше, чем Деннис Робертсон, старший преподаватель Тринити, который был его наставником по экономике. Он весьма сдержанно отнесся к просьбе поддержать рекомендацией заявление Кима о приеме на работу в министерство иностранных дел. Несмотря на свою давнишнюю дружбу с Сент-Джоном Филби, Робертсон, полагая, что увлечение его сына радикальным социализмом зашло слишком далеко, счел себя обязанным предупредить последнего, что должен будет предуведомить отборочную комиссию министерства иностранных дел о том, что обостренное «чувство политической несправедливости у его бывшего студента, возможно, делает его непригодным для административной работы» [251] . Понимая, что такая трактовка его левых взглядов сведет к нулю его шансы сделать карьеру в правительстве, Филби решил прекратить попытки попасть в министерство иностранных дел и объявил о своем намерении вступить в коммунистическую партию.
251
Замечания проф. Дэнниса Робертсона по воспоминаниям его коллег цитируются Andrew Boyle. «Climate of Treason», pp. 106–107; Page et al., «Philby», p. 15.
«Я посетил дом № 16 на Кинг-стрит, где в то время размещалась Компартия Великобритании. Там я встретился с Уильямом Галлахером и Беллом Брауном и рассказал им о своей работе в Австрии, — писал Филби в своих воспоминаниях. — Они поинтересовались, хочу ли я вступить в партию, но предупредили, что им необходимо будет навести справки обо мне у австрийских коммунистов, и посоветовали мне прийти через полтора месяца» [252] . Бюрократическая отмашка была воспринята им как личное оскорбление, хотя Филби сознавал, что нежелание коммунистической партии принять его в свои ряды ознаменовало поворотный пункт в его жизни. Эта полуторамесячная отсрочка явилась причиной того, что он не вступил в Компартию Великобритании и не оказался на заметке у полиции, что исключило бы возможность его вербовки советской разведкой. Его безрезультатный визит на Кинг-стрит да и участие в праздновании Первомая в Лондоне в том же году были, по его словам, «последней коммунистической акцией» из всех, которые он когда-либо предпринимал открыто.
252
Дело № 100605, том 5, с. 223.
Именно в то время, когда Филби пребывал в полном смятении из-за нежелания компартии принять его в свои ряды, один из лондонских «охотников за талантами» для НКВД наметил его как потенциально ценный для советской разведки объект вербовки. В опубликованной автобиографии Филби уклонился от каких-либо подробностей о механизме его вербовки, заявив, что это не представляет интереса для читателей. Он запутал этот вопрос, сообщив собственным детям во время одного из их приездов в Москву, что его «завербовали в 1933 году», в результате чего получалось, что он стал работать на советскую разведку в Вене, когда ему было «дано задание внедриться в британскую разведслужбу» [253] . В интервью, которое Филби дал незадолго до смерти, он по-прежнему уходил от прямого ответа на вопрос, когда и где был завербован, и ограничивался намеками, которые противоречили его предыдущим утверждениям.
253
Page et al., «Philby», p. 86.