Роксана. Девочка у моря

Колч Агаша

— Нагулялась? — удовлетворившись моим кивком, подхватила меня под руку, и мы пошли к повозке.

Но ночью поднялась температура, и я три дня провалялась с жаром почти в беспамятстве. Вновь перед внутренним взором мелькали те самые лики, а в ушах повторно звучали странные молитвы.

Прасковью, которой со дня на день было рожать, ко мне никто не пустил. Они с Константином после скромного венчания жили в Рыбачьем и с нетерпением ждали прибавления в семье.

Позвали Амину. Как знахарка с первого взгляда поняла моё состояние, я не знаю. Но она выгнала из комнаты всех, распахнула окна, впуская свежий воздух,

позвала Акима, и они вдвоём принялись меня выхаживать. Чем-то поили, что-то втирали в ладони и ступни, какие-то слова шептали с двух сторон.

На четвёртый день я проснулась, чувствуя себя лёгкой, как белое облако, пролетавшее над морем в ярко-голубом небе. Амина спала на моём необъятном ложе в ногах. Услышав, что я пошевелилась, мгновенно проснулась, поднялась и протянула чашку с питьём. Которое я, несмотря на неприятный вкус, выпила до дна — жажда мучала страшно.

— Вторая ступень ведовства пройдена, — без предисловий и объяснений сказала знахарка. — Третья будет, когда мужчину познаешь.

— И снова вот так валяться в беспамятстве стану? — прохрипела я. — Дай ещё попить.

— Как будет — это от тебя зависит. Если мужчина будет люб и желанный, то даже не заметишь. А коли нет, вновь болеть станешь… Заранее позови знахарку или ведунью. Целители тебе мало помогут.

— Но инициация в любом случае будет? — на всякий случай уточнила я.

Амина кивнула и, не слушая мои благодарности, засобиралась домой.

— Устала сильно. Скоро Прасковье рожать, отдохнуть надо.

Глафира с графом подумали, что я простудилась, и вновь назначили мне облегчённый режим дня: бегать нельзя — только гулять; лабораторию заперли на ключ — музицируй, читай, беседуй, размышляй; лошадку навещать можно, но и только — никаких скачек.

А через неделю пришло известие, что в семье Франк родилась очаровательная девочка, которую нарекли Марией. Рид приезжал к новорождённой и одарил благословением Триединого. Крёстные матери и отцы в этом мире не были приняты, как и пышные чествования новорождённых. Мы послали родителям Машеньки подарки: от Глафиры чудный белоснежный комплект, лично связанный княгиней, от графа малюсенькие серебряные серьги, а я вложила в коробку артефакт от насекомых. Чтобы малышку не кусали комары, не кружили над ней мухи и не пробрались в колыбельку муравьи.

Вот так чудно и безмятежно жили-не тужили — и вдруг османская флотилия, как и предвещал Константин Васильевич в подслушанном мною разговоре, появилась у брегов Гиримского полуострова, перепугав мирное население и мою бабушку Глафиру.

Глава 2

Как ни странно, но на сей раз письмо Великого Князя было серьёзным и адресовано не мне, а отставному действительному статскому советнику коллегии иностранных дел графу Горонцову.

Николай Иванович аккуратно разрезал край конверта тонким костяным стилетом, достал лист дорогой гербовой бумаги, увенчанный замысловатыми вензелями, и, надев очки, пробежал глазами послание. Потом закусил губу и вперился взглядом в морской пейзаж.

Откуда в нашей семье появилась эта привычка — в затруднительных ситуациях смотреть на море — я не знаю, но и Глафира, и я, и присоединившийся к нам граф в сложных или неловких ситуациях направляли взгляд в сторону водного простора, расстилавшегося за скалами, что обрамляли нашу бухту.

— Друг

мой, что-то случилось? — Глафира чётко научилась отслеживать настроение мужа и никогда не была равнодушна к печали или расстройству любимого.

— Случилось… — дед протянул ей письмо. А мне просто передал краткое содержание. — Приказано срочно переехать в Москаград.

— Но ты же уже не служишь, — начала было я, но под строгим взглядом графа умолкла.

Всё верно: приказ Императора для всех подданных, в каких бы статусах, титулах и рангах они ни были — всегда приказ.

Глафира же, прочитав письмо, кажется, выдохнула облегчённо. И, сдерживая радость, сказала:

— Пойду собираться.

А я, некоторое время сосредоточенно покусав сгиб указательного пальца, бросилась в кабинет писать письма.

Первую записку с приглашением на срочную встречу господину Франку. Не случилось Константину Васильевичу увезти семью на юг Франкии в матушкино поместье, как планировал. Прасковья ждала второго ребёнка, на сей раз сына.

— Троих подряд рожу, и хватит, — объясняла она мне. — Пусть растут компанией. Дружить проще, когда разница в возрасте минимальная.

Хотела было привести для примера семью её мужа, где старшему Игорю почти пятьдесят, среднему Константину сорок, а младшему двадцать пять, но братья дружны несмотря на то, что видятся редко — да не стала. Прасковья упряма, и её трудно сдвинуть с принятого решения.

До последнего времени я втайне радовалась тому, что семья подруги осталась по соседству. Кариме, которую целительница подготовила на замену себе, не хватало опыта и знаний для безупречного развития нашей косметической линии, и она нет-нет, да ехала к наставнице за советами. Или та, не усидев дома, приказывала запрячь лошадку и, уложив Машеньку в переносную колыбельку, приезжала к нам на чай и поработать в лаборатории.

Но теперь, когда корабли врага могут в любой момент подойти к берегу, мне было стыдно за эгоизм и расчётливость.

Вторую записку я написала Глебу.

С легкой руки приглашённых строителей в мою деревню потянулись русские. Селились они не вперемешку с гиримцами, а чуть поодаль, поближе к мельнице. Как-то само собой получилось, что Глеб поначалу стал посредником между мной и вновь прибывшими, а потом принял нелёгкую обязанность старосты русской части деревни. Опыт работы руководителем артели помогал успешно решать многие вопросы самостоятельно или в союзе с Хайдаром. Я была очень довольна его работой, а когда узнала, что он ухаживает за Ульяной, а та мужчину не отвергает, только порадовалась за них.

Новосёлы разбивали огороды, разводили живность, организовывали небольшие мастерские, по осени собирали и обрабатывали миндаль. Женщины работали на производстве солёного и сладкого печенья, ставшего модным не только при дворе хана, но и в столице. Детвора по строгому указу старосты, отлично понимавшему, что ученье — свет, ходила в школу, где учила наравне с местными ребятишками и гиримскую грамоту тоже.

Казалось бы, селились пришлые поодаль, но через год сыграли одну смешанную свадьбу, потом другую. Первые молодожёны, не желая обижать родителей, поклонились старостам, чтобы выделили им участок на пустующей границе, а те и с радостью — новая семья, новое хозяйство. Так и повелось — смешанные семьи строились в центре, объединяя два народа.