Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
Воевода Николай бросил взгляд на Романа, и тот напрягся. Он вдруг ощутил мысли собравшихся так ясно, словно они высказались вслух. Галичане пришли к ляхам, чтобы упросить их дать им князя - князя-вассала, князя, подчиняющегося Кракову. Ляхи пришли в Галичину затем, чтобы посадить Романа - князя-вассала, князя, подчиняющегося Кракову. Казалось бы, задача решена. Но галичане могут и не согласиться на Волынского князя - слишком известен он в Галиче, да и ведают они, что не будет Роман Мстиславич послушно ходить по воле Кракова.
И он понял, что оказался
– Уж простите, коли что не так молвлю, мужи ляшские, да только не надобен нам князь Роман. Иного пущай даст Лешка - на иного мы согласные.
– Добже, - палатин Николай наклонил лысеющую голову, - мы помыслим о сём.
– Да просветит Господь разум короля Лешки!
– искренне воскликнул Никиша Тудорыч.
А Володислав Кормиличич так взглянул на Романа, что тот снова ощутил в душе горячую волну гнева.
Ещё раз заверив ляхов, что готовы повиноваться Лешке Белому, как родному отцу, и обещая открыть для его войска Галицкие ворота, посольство отъехало восвояси. Но ещё не сели на коней последние отроки, ещё не тронулся в путь обоз, а Роман уже был у палатина Николая. Тот сидел в шатре, перебирая дары, и едва взглянул на ворвавшегося князя.
– Это чего такое деется?
– с порога, запинаясь, начал Роман.
– Лешко клялся мне, что я стану галицким князем. А ныне…
– Приняли мы посольство Галиции, услышали его слова, - ровным голосом ответил Николай.
– И что же? Поворотите вспять?
– Почто вспять?
– Николай поднял холодные выцветшие глаза на Романа.
– Сия земля сама легла нам под ноги. Глупо не пройти по красиво расстеленному ковру.
– Я Лешке обещал сдержать вассальную клятву, - вспомнил Роман.
– А Галич требует у Лешки князя. Так почто же… почто колеблешься ты, воевода?
– Думаю, - Николай опустил глаза, поглядел на разложенные дары.
– Зело упрямы русские бояре. С князем, яко со смердом, рядиться вздумали.
– Завоюй мне Галицию, Николай, - Роман присел рядом на скамеечку, - а я в долгу не останусь.
Палатин бросил на него косой взгляд: не останешься, дескать, ведаю. Сам-то он давно всё решил и прикидывал лишь, как сделать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Хлопнул наконец в ладоши, приказал вошедшему оруженосцу поднимать войско в поход.
2
Первым под ударами ляшских войск пал город Ярослав. Полки Николая пожгли посады, пороками разломали ворота и, несмотря на сопротивление горожан, взяли Ярослав на копьё. Два дня шёл грабёж и разбой. Ляхи тащили всё, что уцелело в огне пожаров и могло пригодиться в хозяйстве. Гнали скот и простых людей, наваливали на подводы добро.
Дальше пошли на Любачев. Город затворился, ожидая осады, но ляхи были быстрее - палатин Николай отправил к Любачеву тысячу своих конников, и когда до города дошла весть об участи Ярослава, передовые отряды ляхов уже стояли под стенами. Любачевский посадник собрал дружину и ополчение, вышел за стены города и дал ляхам бой, но те обошли любачевское ополчение сбоку и отрезали от городских стен. Лишь нескольким десяткам из почти шести сотен воев удалось воротиться назад. Сам посадник попал в плен и, отказавшись присягнуть Лешке Белому на верность, был изрублен саблями.
Перепуганный Любачев тем не менее приготовился сражаться, но когда подошли основные силы ляхов, сдался и распахнул ворота - чтобы разделить участь Ярослава.
Весть о печальной судьбе Любачева взбудоражила Галич. Оттуда открывалась прямая дорога на стольный град Червонной Руси, Звенигород и Голые Горы. Бояре, чьи владения находились там, перепугались не на шутку.
Заговорило в городе чугунное било, потёк на вече народ. Многим было невдомёк, что случилось.
– Что, никак князя бояре сыскали?
– приставал кончанский староста Угоряй к степенно идущему рядом старшине мостников Еремею Тужиличу.
– Может, и так, - кивал мостник.
– А какого, не слыхать?
– У боярина спросить надоть, - рассуждал Еремей Тужилич.
– Уж поскорее бы князь-то пришёл, - встрял в беседу молодой чернявый купец, равняясь с ними.
– А то боязно в путь пускаться - никак нападут тати. Без княжьего-то догляда сладу с ними нет. Владимир-то Ярославич, упокой, Господи, его душу, - вовсе за ними не следил!
– Да и за боярами бы глаз да глаз, - проворчал седой, как лунь, купец Ермолай, - сами не хуже татей лютуют. Эвона какие резы берут!
– Что резы!
– подхватил нелёгкую беседу какой-то ремесленник.
– Надо тебе купить шёлку для шитья идёшь у боярина занимать, а отдаёшь не токмо кунами, но и самим товаром. Приходится цену подымать, чтоб хоть как-то с долгами расплатиться. А кто по такой цене брать станет? Тот же боярин, коему ты должен. Вот ты ему товар снеси, продай, а после те же куны в уплату долга вороти. Боярин-то и мошну набьёт, и скрыню [56] , а ты хоть по миру иди!
– Эх, нелегко без братцы!
– вздыхали люди.
56
Скрыня– сундук.
У вечевой ступени возле Богородичной церкви народу - не протолкнуться. На помосте толпились бояре, возле переминались конники. Дородный боярин Молибог, постукивая посохом, вещал срывающимся голосом:
– Пришла беда, мужи галицкие! Наслал Господь нам за грехи наши лютых ворогов. Идут на нас безбожные ляхи. Города жгут, нивы топчут, людей, аки скот, в полон гонят. Три города пожгли, на четвёртый двинулись. А тамо и до Галича доберутся, размечут его по брёвнышку! Беда, мужи галицкие! Война!