Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
– Эвона!
– полез в затылок староста Угоряй.
– Война! Никитка, слыхал?
Старший сын Угоряя, Никита, ражий мужик, уж пятнадцать лет как семейный, всё ходил под рукой высохшего к старости отца и мрачно покивал головой.
На вечевой ступени слово взял Володислав Кормиличич.
– Мнили мы, когда шли к ним навстречу, - вещал он, - что отыщем в ляхах защитников. Хотели из их рук получить князя для Галича. Ан они слова свои на ветер пустили. Мы их с добром, а они пришли, яко тати.
– Роман волынский ляхов ведёт на наши головы!
– закричал кто-то из бояр.
– Погибели он нашей жаждет!
– Никшни тамо!
– загомонили другие.
– Не таков Роман Мстиславич, чтоб Галич жечь! Княжил он в нём! И ныне княжить хощет!
– Княжить он хощет, - передразнивали крикунов.
– На головешках!
– Неужто за нас никто не заступится?
– срывающимся от волнения и страха голосом вскричал давешний мастеровой.
– А как же Русь? Как другие князья?
– Князьям мы гонцов снарядили, - закивал головой Володислав.
– Да токмо пока они обещались дружины прислать, а сами не торопятся что-то. Рюрик киевский молчит, Юрий туровский тож.
– Мстислава торчевского звать надоть, - раскатился тягучий голос боярина Зеремея.
– Сие муж зело смышлёный и на устроение полков хитр. И с Рюриком киевским заодно.
– Торчевский князь у Рюрика в подручных ходит, - развёл руками Володислав.
– А Рюрик нам ответа не дал. Тако придётся нам, мужи галицкие, самим помыслить о своей голове.
– Ополчение! Ополчение собирай!
– закричали с разных концов вечевой площади.
Володислав Кормиличич повернулся к золотым главам Богородичной церкви и перекрестился.
– Господи, услышь детей твоих, - вдохновлённым голосом заговорил он.
– Простри над нами десницу Свою, не оставь нас силой и благодатью Своей! Даруй победу над ворогами!
– Полки! Полки ведите!
– волновалась площадь. К вечевой ступени уже проталкивались сотники и десятники.
– Все пойдём! И с сынами и внуками!
– шумел народ. Молодой чернявый купец обернулся на степенного,полного показного равнодушия купца Ермолая, на его высокого плечистого сына Могуту и стал проталкиваться поближе к ступени. Никита слегка потормошил Угоряя.
– Благослови, отче, - склонил он голову.
– Ой же ж ты, лихо какое на наши головы!
– запричитал кончанский староста.
– Матери-то каково будет… Ну, да ладно. Сам я не пойду, а тебя да братьев пускаю, - он перекрестил сына, обнял и троекратно поцеловал.
– Ступай собирайся!
И загудел, зашевелился Галич, словно потревоженный улей. По концам и улицам пошли старосты. Старшины кузнецов, шорников, бронников, тульников и кожевенников не покладали рук, выковывая мечи и наконечники для стрел и копий, набирая кольчуги и брони, выделывая стремена и седла. Те, кто хранил броню и оружие дома, доставали их и проверяли, чинили конскую упряжь. В каждом доме заплаканные хозяйки шили мужьям, братьям, сыновьям рубахи, подбивали свиты. Торг в последние дни кипел, как никогда - всё, что могло понадобиться в бою, отрывали с руками.
Бояре тоже не сидели сложа руки. У некоторых под Ярославом и Любачевым были угодья. Оставшись без своих сел, пашен и покосов, они считали убытки и скупились, не покупали ничего нового, а выискивали, как бы обойтись старым. Зато те, чьи владения ещё не подверглись разорению, готовы были пойти на любые расходы, чтобы остановить ляхов.
Боярская дума заседала каждый день. Говорили только об одном - о ляхах и военной помочи. Ждали вестей от соседних князей - к одним только Ольговичам отправили десяток гонцов. У Рюрика Ростиславича уже не хотели сына - просили прислать дружину для защиты Галича. Меж собой, не сговариваясь, бояре порешили, что примут любого князя, кто первый придёт на подмогу.
И помощь пришла. Из Киева подошла небольшая дружина под водительством Давида и Владимира Мстиславичей, братьев Удалого. На словах князья велели передать, что Рюрик Ростиславич стоит за них и Роману Волынскому галицкого стола не желает. Ободрённые галичане собрали полки, и когда ляхи наконец, вдоволь погуляв по Галиции, подошли к стенам стольного города, там их ждало большое войско.
3
Ополчение стояло пешим, держа в руках топоры и копья и укрываясь щитами. Иные держали натянутые луки, у других были цепы и рогатины. За поясами и за голенищами сапог своего часа ждали ножи. Над сомкнутым строем чуть покачивались стяги кончанских полков. Боярская конница и князья держались по бокам и позади. Сзади же высились и стены Галича, где остались жены, дети и престарелые родители.
Галич притих. Ещё накануне во всех церквях служили молебны о победе над врагами, и попы с амвонов возглашали мольбы надтреснутыми голосами. Ныне всё замерло. Опасаясь грабителей-ляхов, обезлюдели слободы, посадские перебрались за крепкие стены детинца [57] . Несколько монастырей, стоявших вокруг Галича, накрепко затворили ворота, и монахи там тоже с утра не выпускали из рук кто топора, кто дубины, кто копья. Верный ходил слух, что два монастыря взяли ляхи и сожгли, а святую братию перебили.
57
Детинец– кремль.
Ляхи были тут - рукой подать. Самые остроглазые различали их стяги, присматривались к доспехам и оружию. Иные утверждали, что среди конников есть русские люди - их узнавали по кольчугам и червлёным щитам. Все знали, что это - дружинники князя Романа, которого малопольский король Лешка хочет посадить на стол. Из рук Лешки были готовы галичане принять любого князя, но не сейчас, когда «защитники» пожгли столько городов и сел и хотят воевать сам Галич.
Оказавшийся в первых рядах Никита Угоряич с суеверным страхом смотрел на чужие полки.
– Эко силищи-то нагнано, - шептал он чернявому купцу Хотену, с которым стоял рядом.
– Никак со всей ляшской земли пришли?
– Не, - покачал головой знающий Хотен.
– У ляхов, как и у русских, тож своих князей полно. Тоже живут немирно. Наши-то только когда на половцев ходят, полки соединяют, а чтоб грабить - это каждый поодиночке. Делиться-то никому неохота. И тута не все ляхи, а токмо какого-то одного князя.
– Вот пропали мы, - вздохнул меньшой Никитин брат, Юрась.
– Нешто такую силищу одолеешь?