Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
– Бабка Марфа!
– заверещала Опраска, зовя спавшую в соседней каморке знахарку.
– Бабка Марфа! У княгини! Началось!
Знахарка пробудилась живо, вбежала в ложницу и сразу всё поняла.
– Беги подымай людей!
– приказала она Опраске.
– Пущай баню топят. А ты, матушка, вставай, не лежи!
– Она силком потянула Анну с постели.
– Вот так! Вот так… Робеночку легше так будет. И не присаживайся! Ходи, милая!
– Не могу!
– вскрикнула Анна. Новый приступ боли согнул её пополам.
– Терпи. И обопрись на меня… Вот так, вот
Опираясь на знахарку, Анна неверными шагами ходила по ложнице, иногда постанывая и хватаясь за живот. Но боль и в самом деле ослабла.
– Дыши, милая, дыши, - приговаривала бабка Марфа.
– Банька готова, - сунулась в дверь Опраска.
– Кшить, - махнула на неё рукой знахарка.
– Сглазишь ишшо! Мамок зови. Княгинюшку родить поведём.
– Ой, боюсь я!
– Анна судорожно вцепилась в руку повитухи.
– Не рожу!
– Все родят! И никшни у меня!
– прикрикнула бабка. Поднятые с постелей, вбежали мамки, закудахтали, засуетились вокруг роженицы. Повиснув на их руках, Анна поковыляла в жарко натопленную баню - рожать.
Поднятый на рассвете Опраской, Андрей пал на коня и поскакал в Плесненск оповестить князя о том, что княгиня рожает. Прихватив сменного коня, он гнал, не разбирая дороги, торопясь к Роману с тревожно-радостной вестью.
Судьба улыбнулась ему - на другой день он наткнулся на княжескую дружину. Роман скакал впереди с Заславом, позади под надёжной охраной тащился обоз, в котором на нескольких возах было свалено добро, а в середине на простых подводах тащились бояре. Окованных в железа, вёз их Роман в Галич, чтобы там примерно наказать, чтоб другим было неповадно строить козни. Учуяв неладное, князь вырвался вперёд наперерез Андрею.
– Что? Анна?
– Вчера… началось, - выдохнул Андрей, кланяясь в седле до конской гривы.
– Я вперёд поскакал… упредить…
Роман быстро оглянулся на дружину.
– Заслав!
– крикнул он.
– Веди обоз в Галич! Поскачем!
– бросил он Андрею.
Князев меченоша Яков вырвался вперёд, ведя в поводу запасного коня, и трое всадников помчались по заснеженной дороге.
Они ворвались в Галич под вечер. Проскакали перед самым носом воротников и устремились во дворец.
По всему выходило, что Анна уже родила, и Роман в душе ликовал, предчувствуя встречу с долгожданным сыном. Закрывая глаза на коротком отдыхе, он представлял его глазёнки, его ручки и гадал, на кого он будет похож больше. В мечтах сын виделся уже отроком, которого князь впервые возьмёт с собой в поход, и юношей, которому доверит после себя власть.
Напугав сонных холопов, Роман ворвался в терем. Как был, в заснеженных полушубке, сапогах и шапке, он промчался в покои княгини.
– Анна! Анна!
Распахнул дверь, переступил высокий порог, ожидая увидеть жену, склонившейся над колыбелью. Она поднялась ему навстречу белой тенью, пошатнувшись, шагнула навстречу и повисла на руках мужа, давясь рыданиями.
– Что… - остолбенел он.
Анна рыдала, что-то неразборчиво бормоча, но поверх её головы Роман уже видел и так - на столе под образами стоял маленький, наскоро сбитый гробик…
Прожившего всего два неполных дня княжича похоронили в приделе домовой церкви. Уже после смерти малыш получил имя, и поп, несколько месяцев назад венчавший тут Романа и Анну, тянул дрожащим голосом:
– Упокой, Господи, раба Божьего Романа сына Романовича…
Анна, почерневшая от горя, еле держалась на ногах и, достояв службу, слегла в горячке. Вокруг неё толпились знахарки и лечцы, водили её в баню и поили отварами одолень-травы и душицы. Окуривали дурманом и читали заговоры. Но ничего не помогало. Не выздоравливая, но и не помирая, Анна лежала пластом.
Зато Роман рвал и метал. Почти месяц оставался Галич без него, и этого хватило, чтобы в городе умер его сын. Он не сомневался, что всему виной недобитые бояре, и тут же отдал приказ схватить всех тех, кого сам же недавно приблизил к себе и обласкал.
4
Смеяна была мужней женой, прошлое остыло и поросло быльём, и хотя новые встречи всколыхнули угасшие чувства, Заслав не думал о чужой жене днём и ночью. Спокойно спал, служил князю. И порядком удивился, когда однажды вскоре после его возвращения из Плесненска дворский доложил ему, что к боярину гостья.
Заслав вышел в повалушу, и вошедшая Смеяна, вскрикнув, бросилась ему на грудь:
– Спаси, Заславушка!
Она была в чёрном вдовьем уборе, побледневшая, спавшая с лица, со скорбными складками вокруг губ. От неё пахло ладаном и воском, как от покойницы. Заслав невольно отстранился, но Смеяна вцепилась ему в рубашку:
– Спаси!
– Да что ты? Аль гонятся за тобою?
– Беда! Заславушка, что же такое деется-то?
– Смеяна схватилась за голову.
– Заступись!
Еле придя в себя - боярыням по чину дома сидеть, по гостям с дурными вестями не бегать, - Заслав усадил Смеяну на лавку, взял её руки в свои:
– Сказывай.
– Ой, беда, беда лютая!
– заголосила она.
– Повелел князь Роман мужа мово да батюшку в железа оковать! В поруб бросил! А ко мне люди его приехали - собирайся, говорят, боярыня, в монастырь, мужнины грехи перед Богом замаливать да за упокой его души молиться. А у меня сынок малый. Куда его дену-то?.. Заступись, Заславушка! Сделай милость!
Она вдруг наклонилась и прижалась губами к его рукам.
Оторопев, сидел Заслав на лавке. Он знал то, чего ещё не ведала Смеяна, - что её мужа как посадили в поруб, так и засыпали в нём землёю живым вместе с двумя другими боярами, привезёнными Романом из Плесненска. Старый Вышата попал из-за тесноты в другой поруб и только поэтому был ещё живым. Но казнь должна была свершиться со дня на день.