Роман межгорья
Шрифт:
Правительство назначило Саида председателем комиссии. Члены комиссии узнали о том, что он будет и руководителем строительства. Он, молодой, энергичный инженер-коммунист, первым подал мысль об орошении Голодной степи. Сделанные им предварительные расчеты показали, что уже в первый урожайный год эта преображенная земля даст советской промышленности большое количество хлопка, а затраченные деньги будут возмещены в течение двух урожайных лет.
— А мы уже и на станцию посылали гонца. Два поезда от Намаджана прошло, а вас все нет, — говорил Саиду Касимов. Инженеры подходили к Саиду,
Мамед Касимов представил Саиду членов комиссии. Владелец чайханы и уч-каргальские дехкане с гордостью смотрели на своего земляка-инженера.
— Ну, вот и прекрасно, Александр Данилович, — обратился Саид-Али к Синявину. — Вы должны вести нас. Строительство Голодной степи представляет колоссальные возможности для применения знаний и опыта.
Синявину не очень понравились эти поучения молодого инженера, но он промолчал. Да и что сказать инициатору и руководителю такого большого и ответственного дела? Промямлить сквозь торчащие усы какие-нибудь учтивые слова, заученные еще с детства? А с другой стороны, ему, старому служаке, приятно такое внимание. Хотя и молод Мухтаров, но руководит с умом. А с умным начальством Синявин всегда ладил.
Из других чайхан тоже стали подходить члены комиссии. Саид-Али едва успевал здороваться: надо же было и несколько слов сказать, и фамилию запомнить, и к человеку присмотреться.
Вдруг… будто пораженный током, Саид отпрянул назад. У него в глазах застыли удивление и растерянность.
Перед ним, улыбаясь, стоял намаджанский врач.
— Евгений Викторович Храпков, — представился он, подавая Саиду свою белую мягкую руку, и добавил: — Мы, кажется, встречались? Как же, помню! Искренне благодарю за услугу.
Саид-Али молчал. Молнией пролетели воспоминания. Он крепко сжимал руку врача, меняясь в лице. Потом он, будто бы решившись на что-то, тряхнул руку и, чуть заметно улыбнувшись, снова стал серьезным и мужественным.
— Узнали?
— Узнал.
Они громко засмеялись. Будто в том, что они встретились, и в самом деле было что-то странное. Толстые губы Храпкова от смеха двигались так, точно он во рту переворачивал горячий шашлык. Его откормленное лицо расплылось, а на глазах выступили слезы. Этот смех словно сблизил их.
Приглашая на всякий случай в комиссию врача, Саид-Али не предполагал, что исполком направит сюда именно Храпкова. Ему в голову не приходило, что этот активист здравоохранения может и сам себя предложить, руководствуясь вполне понятным и похвальным интересом к такому грандиозному строительству.
Члены комиссии решили пройти пешком шестнадцать километров по пустынной степи вплоть до Караташа. Инженер Синявин должен был показывать следы прежних попыток орошения Голодной степи.
Нанятые арбакеши повезут приборы и по дороге будут подвозить уставших членов комиссии.
Семен Лодыженко, вооружившись инструментами, рейками и измерительными лентами, пошел с рабочими впереди. Около пятидесяти человек — членов комиссии — медленно последовали за ними.
Саид-Али, Синявин и профессор-агроном немного задержались и последними вышли из чайханы. Суетливый Храпков то помогал Лодыженко, то спешил к строителям, уверенно, со знанием дела спорил с ними, исчезал в их толпе и снова появлялся уже возле Мухтарова.
Легкий холодок подбадривал людей, они шли возбужденные, приподнятые. Им предстояло решить: будет ли в пустыне расцветать жизнь, или навсегда останется она мертвой и в самом деле будто заколдованной.
Обожженная ежегодным зноем, пыль тучей поднималась в воздух, хрустела под сотней ног.
Как можно было поверить в то, что вот эта пыль когда-нибудь даст урожай? Агрономы пожимали плечами, а хлопководы, поглядывая под ноги, неодобрительно качали головами. Они привыкли видеть плантации хлопка среди зеленых полос тутовника и тополей. А эти просторы столетиями не знали живого существа. Разве что голодные шакалы в глухую ночь устраивали здесь свои жуткие концерты.
Строители были спокойнее других. Изредка они перекидывались техническими терминами с Лодыженко, который время от времени посматривал в нивелир и торопливо записывал несколько цифр.
Больше всех волновался Саид. Эти степные просторы опьяняли его. Наклоняясь, он собирал пригоршней пыль, растирал ее и говорил профессору:
— Это действительно лёсс, принесенный сюда водой с гор. А какая это плодородная почва! Если оросить это море лёсса водами Кзыл-су, через три года мы не узнаем этой пустыни. Клочка земли не найдешь без зелени.
— Что и говорить, лёсс этот очень плодороден, но почему его до сих пор никто не оросил? Неужели ханы не понимали ценности этой земли? — спрашивал профессор.
— Разумеется, ханы понимали, какое это богатство. Улугбек в горах на лёссовой почве вон какое имение построил, да техники у них не хватало степь оросить.
Саида перебил другой профессор.
— Да ведь у царской России, я полагаю, была техника не хуже, чем современная.
— Но царь не интересовался такими проблемами, — закончил за него Саид.
— Идет на снижение, — раздался впереди голос Лодыженко.
Строители остановились. Понижение уровня для них значило то же, что для врача резкое повышение температуры у больного до сорока градусов. Один из инженеров, высокий мужчина с рыжими, торчащими, как ранняя стерня, усами, обратился к Саиду.
— Товарищ Мухтаров, горизонт понижается. Воду сюда можно будет подавать только насосными станциями.
Саид-Али не утратил решительности. Он, как и раньше, почтительно склонил голову перед пожилым профессором.
— Преждевременно делаете выводы, товарищи профессора. Горные воды послушны, они покоряются человеку. Мы заставим их течь туда, куда нам нужно.
Профессор прикусил губу. «Какая самоуверенность!» — подумал он.
Синявин остановился на миг, обвел глазами членов комиссии, и вдруг ему стало и радостно и стыдно. Он только сейчас понял, какая идея зародилась в голове Мухтарова. Ему хотелось первому сообщить об этом членам комиссии, чтобы, чего доброго, кто-нибудь другой не опередил его, старого ирригатора.