Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Шрифт:
– Сколько стоит проезд? – предусмотрительно спросил Борков.
– А вам до куда? – спросила кондуктор.
– До Сокола.
– Тогда за двоих, как бы оценивая их сказала кондуктор, – сто рублей.
Ученые сразу сообразили, что деньги не те. У многих в 77 году месячная зарплата была сто рублей. Борков полез в портмоне, но там были деньги образца 1961 года, которые были в ходу больше тридцати лет. Борков понял, что пальто, с пропуском и паспортом лежало на кресле, а бумажник был с ним, и точно как и он сам остался из другой жизни.
Он
– Что денег нет, а еще шляпы надели!
– Да мы тут первый день, забыли... – начал врать Изотов. Он крутил хрущевские деньги, которые в один миг стали просто фантиками.
Борков вспомнил, что Гитлер расстреливал и зайцев в трамвае, приучив тем самым немецкий народ всегда брать билет.
– Сто рублей? – вмешался в события пожилой мужчина. Вот, возьми за них, что им пешком идти, что ли, – и протянул мятую бумажку с портретом Сталина.
– Спасибо большое, – поблагодарил Борков.
– Да, ничего.
– Да я бы и сама их не выгнала, – протягивая билеты, сказала кондуктор.
Тренированные умы сразу сообразили, что: во-первых, здесь сто рублей не деньги, во-вторых, что люди, просты и добры, а в третьих, что у них нет ни копейки.
Хмуро весь автобус молчал. Тянулись знакомые и одновременно незнакомые дома, и целые улицы. Не было панельных домов. Которыми в 70-х годах уже застроена вся столица, зато были несколько упрощенные, но все равно сталинского типа дома. На проспект они выходили довольно чисто покрашенные, а бока сияли явно отвалившейся штукатуркой. Даже для Москвы 77 года, грязной и облезлой это было слишком.
– А посмотри, хрущевки какие, – не выдержал Изотов и сразу осекся. Хрущевки за окном были выше и имели крышу не плоскую, а домиком. (два таких дома, постройки 1949 года, до сих пор стоят в Москве на Беговой около ипподрома. Хрущевки стали делать еще при Сталине, только потолки были повыше и комнаты попросторней. Еще не началась экономия, которой прославился Хрущев.)
Мужчина, заплативший за них, неожиданно поддержал разговор.
– Да, чего все молчат, расстреляли Хрущева, а за что? Хорошо люди смелые, уважаю.
– Молчи, пьяница, – шикнула на него жена.
Опять весь автобус, набитый людьми, поехал молча.
Борков уже более осторожно, и не громко сказал Изотову:
– А вот там за парком Серебряный бор Курчатовский, – с дороги был виден только лес с дорожками. Тут Борков понял, что и сам сказал что-то не то.
– Да, а Курчатова за что шлепнули? – продолжал ветеран. Жена его была права, с утра он был уже не трезв.
Жена снова сильно пихнула его в бок.
– А что бояться? Я войну прошел, немца победил. Мне что своих бояться?
Неожиданно автобус одобрительным гулом поддержал ветерана.
– Надоело бояться. Пусть стукачи бояться вот этими руками им башку оторву. Жрали там тушенку за нашими спинами, пока мы в атаку ходили. Знаю я все.
Народ стал одобрительно поддакивать. За окнами проходили
– Борков с Изотовым протиснулись к выходу, чтобы улизнуть из автобуса, в которым проскочила молния. Видно было, что люди устали бояться настолько, что малейшего повода было достаточно.
Профессора вышли, а заведенный автобус поехал к центру Москвы.
– А Жукова за что? Что он шпион – нет, я сам его по фронту знал.
– А Кузнецова? Он уж точно наш.
– Это все черножопый в кремле, вот кого грохнуть бы надо.
(не надо упрекать автора в расизме и ксенофобии. Просто так называли Джугашвили в том автобусе. Чтобы не нарушать правдивость повествования я вынужден сохранить это ругательство. Еще раз прошу прощения у всех грузин. Сам я не расист.)
Все это слышалось из автобуса все громче и громче, хотя автобус уезжал все дальше от остановки.
– Ну, теперь нас будут искать.
– Это будет очень трудно сделать, – пошутил Изотов. Мы, по-моему, во всей Москве одни в шляпах.
– Давайте пойдем в Серебряный бор, я этот парк знаю, можно поговорить и подумать спокойно. Уже осень, без шляпы голове холодно.
– Холодно не холодно, выбросить ее и все. Жизнь дороже шляпы, – и Борков закинул свою шляпу вверх, как будто хотел в нее выстрелить. Изотов повторит то же.
– Кричали женщины – ура, и в воздух чепчики бросали, – Боркову почему-то бросание вверх шляп напомнило строчку из «Горе от ума». Настоящее большое горе от ума было налицо.
Они вышли на дорожку парка. Парк представлял собой настоящий лес, только с прямыми асфальтовыми дорожками. По парку никто не гулял. Если приглядеться, дорожки были строго функциональны, а не для гуляния. Одна из них вела на пересечение трамвайных путей с улицей ведущей к главному входу института Курчатова. На этом перекрестке стоит винный магазин, около трамвайной остановки. Он есть до сих пор. Приватизация и кооперация, бандитские разборки и рэкет миновали его. Это самый странный магазин на планете Земля, во всяком случае, я более странного магазина нигде не встречал.
Именно туда и вела дорога, и туда шли наши герои. Шли и разговаривали.
– А ведь умирать надо во время. Я сам плакал, когда Сталин умер в 53, а сейчас, когда знаю про расстрелы, пьянство, самодурство, я бы как тот ветеран в автобусе – сам бы расстрелял.
– Это все философия, Александр Федорович, давайте о наших делах подумаем.
– Что мы натворили такое.
– Зря в Дубну поехали.
– Ну, кто же знал?
– Так вот сейчас автобус приедет на конечную и стукачи доложат, что началось все с двух интеллигентов в шляпах. Чтобы спрятаться нужны деньги и связи. Мы же тут как рыба на сковородке.