Роман с куклой
Шрифт:
В приморских городах грузились на суда люди – в страшной спешке и давке, полные отчаяния и ужаса.
Был среди них и Макс Эрден.
Оборванный и грязный, больше похожий на бродягу, чем на офицера, он с мрачной апатией наблюдал за происходящим.
Смотрел, как на берегу плакали казаки, прощаясь со своими конями.
Один из чубатых казачьих офицеров снял со своего коня седло и уздечку. Конь всхрапнул, повел ушами. И казак вдруг закричал:
– Эх, Сивко, Сивко! Сколько раз ты увозил меня от беды! Шестьдесят красных я на тебе зарубил! И что ж теперь?! Выходит, оставлять тебя для этой сволочи?.. Ну
Казак стал рвать из кобуры револьвер, но руки у него дрожали. Конь храпел, отворачивал голову, жалобно ржал, словно чувствуя свою близкую смерть.
Казак неожиданно опомнился, зажал руками лицо.
– Эх, Сивко… – глухо забормотал он сквозь ладони. – Живи, мой Сивко! Только смотри, брат, не вози на себе красного… Не дай ему собой овладеть, сбей с седла гада!
– Охота спектакли устраивать… – с раздражением пробормотал Макс и отвернулся. Он испытывал такую жгучую досаду ко всему происходящему, что его стал бить озноб. Макс Эрден вдруг снова вспомнил о Мите: «Повезло тебе, Алиханов! Ты в родной земле лежишь и горя себе не знаешь, а меня вот черт знает куда судьба гонит… Повезло тебе, брат!»
Утром четырнадцатого ноября Врангель и командующий флотом вице-адмирал Кедров объехали на катере Севастопольскую бухту, где грузились последние суда. Снялись последние заставы; юнкера, охранявшие порт, выстроились на площади.
Вышел барон Врангель, поблагодарил всех за службу и сказал:
– Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю…
Перед тем как в последний раз взойти на борт, Врангель припал к земле и поцеловал ее.
Всего из крымских портов вышло 126 судов, на которых уплыло в Константинополь 145 693 человека, не считая судовых команд. Из них – 10 тысяч офицеров, 2 тысячи солдат регулярных частей, 15 тысяч казаков, 10 тысяч юнкеров военных училищ, более 7 тысяч раненых офицеров, остальные – тыловые офицеры и гражданские лица, значительную часть которых составляли семьи офицеров и чиновников.
Всех тех, кто остался в Крыму (а таких было немало – тех, кто не захотел покинуть родину), – уничтожили. Несмотря на то, что было официальное заявление – сдавшиеся белые получат амнистию и крымское население с приходом большевиков не пострадает. Дзержинский послал шифрованную телеграмму начальнику особого отдела Манцеву: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец… Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться».
Макс Эрден остался жив только потому, что нашел в себе силы сесть на последний корабль, уходящий из порта. Когда-то гадалка ему сказала: по воде пойдешь – спасешься. Неужели права была, старая ведьма?..
Много позже, живя уже в Англии, рядом с Ритой Вернель, пылкой и одновременно хладнокровной музой своей юности, Макс Эрден прочитал у поэта Георгия Адамовича строчки о тех днях:
Над Черным морем, над белым Крымом Летела слава России дымом. Над голубыми полями клевера Летели горе и гибель севера. Летели русские пули градом, Убили друга со мною рядом. И ангел плакал над мертвым ангелом. Мы уходили за море с Врангелем…В те мгновения она ни о чем думать не могла – лишь какие-то короткие обрывки мыслей проносились в ее голове. Вода… О, какая странная эта стихия – вода! Когда она в стакане, холодная и безучастная, прозрачная, почти бесплотная – кажется, что нет ничего скучней и безопасней ее. А вот когда воды много, когда под влиянием каких-то там природных сил она несется стремительным потоком – страшней ее нет.
Помнится, она Даниилу рассказывала когда-то о своем отношении к этой стихии. Рассказывала и не подозревала, что в скором времени окажется в полной ее власти…
Река крутила ее, точно щепку, а Ева безуспешно пыталась бороться с ней. Глаза почти ничего не видели, легкие почти не дышали, залитые водой. И этот ледяной, смертный холод, который стискивал все тело, острыми иголками впивался в сердце…
Потом она перестала бороться и только старалась время от времени откашляться и глотнуть побольше воздуха – перед тем как очередная волна накроет ее с головой.
Сколько это продолжалось, Ева не знала. Может, часы, а может быть – минуты. Потом, в какой-то момент, она ощутила, что река вроде бы присмирела, течение было все таким же стремительным, но исчезли эти волны и водовороты…
Ева хотела кричать, звать на помощь, но вместо крика из груди вырвался какой-то жалкий писк. Все тело ломило от холода, и оно постепенно стало терять чувствительность.
Смерть была близко, совсем близко – никогда еще Ева не испытывала такого животного ужаса и дикой тоски. Она боролась за каждую секунду своей жизни, она совсем не готова была к смерти!
Потом, словно в каком-то сне, увидела впереди новые пороги – там, совсем недалеко, вода снова начинала пениться и бурлить, перекатываясь по камням.
Тогда она в каком-то последнем, отчаянном усилии рванула в сторону – еще, еще чуть-чуть… Поваленное на берегу дерево протянуло к ней скользкие ветви – Ева уцепилась за них, подтянулась, схватилась еще крепче. Потом нащупала ногами дно, сделала шаг, преодолевая сопротивление воды. Держась за ветки, протолкнула себя еще на один шаг вперед. Дальше было легче…
Через минуту она уже лежала на мягком, скользком (словно кисель!) берегу, лицом ощущая солнечный жар, лившийся на нее сверху. «Я жива… Жива! Господи, спасибо тебе!» Ева засмеялась беззвучно, а потом так же беззвучно заплакала. Непослушной рукой отогнала от лица мошкару.
Некоторое время она лежала, приходя в себя, и постепенно ледяной холод уходил из ее тела, оставляя только тупую, саднящую боль. Потом приподнялась на локте – весь ее комбинезон был изорван в клочья, вероятно, это произошло тогда, когда ее тащило по камням на первом речном пороге. Из самой большой прорехи торчало колено – багрово-синего цвета, из широкой ссадины мелкими капельками сочилась кровь. Ева пошевелила ногой. «Ничего, это всего лишь синяк! Руки-ноги целы…» На затылке была огромная шишка, и слегка щипало лоб – вероятно, на нем тоже была ссадина. Но эти травмы показались Еве совсем незначительными и даже смешными. Что такое эти ссадины и шишки по сравнению со смертью, которой ей только что удалось избежать!