Романтические приключения Джона Кемпа
Шрифт:
— Ужин готов, — ответил учтивый голос.
Мне казалось — я схожу с ума. Неужели они еще думают об ужине? Но как это было похоже на англичан. Сердце мое разрывалось.
— Я хлопочу не о себе, — попробовал я еще раз. — С нами в лодке женщина. Позор! Большой корабль боится одной лодчонки.
На борту кто-то откашлялся. Очевидно, мои слова произвели впечатление.
— Мы не знаем, кто вы такой.
— Я вам уже сказал. Я — англичанин. А дама — испанка.
— Так, но есть англичане и англичане. Иной англичанин водится с очень нехорошей компанией на берегу…
Эти люди, видимо, наслаждались остроумием, проницательностью и тонкостью своих подозрений.
— Кастро, — сказал я в отчаянии и тут же прикусил язык.
Он мог в любой момент начать ругаться по-испански и вызвать этим град пуль, а свинец — я помнил — слишком слеп.
— Нечего ждать от этих людей. Нам не попасть на борт.
— Да, видно, без помощи Мануэля — не попасть. Вот вам и ваши великодушные соотечественники.
Вдруг Серафина спокойно сказала:
— Они правы, в этих краях подозрительность необходима.
На корабле опять заговорили: "Там в самом деле женщина. Женский голос…"
С новой надеждой, я крикнул:
— Да, да, с нами женщина.
— Так, но куда же вы едете? — возразил голос.
Я почувствовал в волосах поднимающийся ветер.
— Мы бежали, чтобы повенчаться, — крикнул я.
— Ошиблись лавочкой, — был грубый ответ. — Ступайте в церковь.
Я опять попробовал крикнуть, но голос мой затерялся в суматохе: они торопились использовать каждый вздох ветра. Минута — и глаза мои уже не различали в тумане корабля.
Мы были покинуты, более одинокие, чем раньше.
Только съежившийся диск месяца висел над нашими головами.
Унылое молчание. Казалось, прошла целая вечность, когда Томас Кастро вдруг сказал:
— Слушай!
Слова был излишни. Мануэль, несомненно, заблудился, но корабль плыл прямо в середину флотилии. Внезапно поднявшийся гул как-то сразу улегся.
— Вперед, Кастро, — крикнул я.
— Ха! Bueno! [37]
Мы с яростью налегли на весла.
37
Ладно! (исп.)
Шел рукопашный бой. Очевидно, пиратам удалось абордировать корабль. Не было слышно выстрелов. Ничего не было видно — даже парусов.
Мы словно спешили в смертельную схватку голосов и теней. Отчетливо раздавались крики ярости, ободрений, злобы, бешенства и боли. Визги, вой, стоны… И вдруг, приближаясь к кораблю, но еще не видя его, мы едва не натолкнулись на лодку. Она, казалось, была выбита из боя. Весла болтались, люди в смятенье давили друг друга.
Над мешаниной тел выпрямившись стоял на корме высокий человек и с неистовой руганью потрясал над головой кулаками.
Туман редел. Перед моими глазами неподвижным призраком встал знакомый корабль. Зловещий шум стоял на палубе. К левому борту пугливо жалась стая пустых лодок. Несколько опережая нас, большая лодка, полная гребцов, подходила к кораблю с тылу. "Смерть! Смерть! Muerte!" — висело над нашими головами.
— Держитесь, ребята! — крикнул по-английски бодрый голос на корме.
Мы из последних сил налегали на весла.
— Готовь пистолеты, Серафина, — сказал я.
— Готовы, Хуан.
По сей день мне не верится, что человеческие руки могли гнать челнок с такой быстротой. Он летел как пушечное ядро. Я едва успел взять пистолет, протянутый мне Серафиной. Кастро бросил свое весло и словно кошка согнулся над бортом уже приставшей к корме корабля лодки. Пираты удачно закинули канат и в угрюмом молчании поднимались на ют. Один уже перекинул ногу через перила.
Кастро знал, что он делает. Его единственная рука схватилась за румпель и быстро тянула вперед нашу скорлупку. Онемевшие от изумления испанцы, повернув головы, смотрели на нас.
Живя у Макдональда, я со скуки упражнялся в стрельбе и стал хорошим стрелком. Лугареньос, столпившись в своей лодке, успевали только вопить от ужаса. Два или три прыгнули в воду, точно лягушки, потом один запищал совершеннейшей крысой.
Кастро, между тем, изловчился ножом перерезать их канат у самого кольца, а так как корабль все время продолжал тихо плыть вперед, лодку нападавших откинуло назад. Она легко проскользнула между кормою и нашей скорлупкой. Я послал им вслед мой четвертый заряд и в ответ услышал жалобный стон: "Пощады, пощады! — сдаемся".
Оставив Кастро и Серафину, сам я вскарабкался по канату на ют. Высокий лугареньо, прыгнувший на борт, чтобы спастись от моих пуль, прокричал товарищам:
— Бегите. Все потеряно. Еретики стреляют с моря.
Дальше произошло нечто невероятное.
Увидев меня, незнакомца, дюжий матрос, только что не без моей помощи расправившийся с пиратом, кинулся на меня и стал меня душить. Мы сцепились, поскользнулись и упали в какое-то горячее месиво.
Я никогда не думал, что кровь так долго может сохранять свою теплоту. И количество ее было ужасающее. Вся палуба дымилась. Мы катались под ногами у толпившихся матросов. Я пробовал кричать и не мог.
Положение казалось безвыходным.
Неужели я должен убить человека, англичанина, или должен сам бесславно, бессмысленно погибнуть, раздавленный матросскими сапогами на пороге спасения, свободы, любви?.. Серафина… Их лодка одна уйдет в чужие края… А я…
Резкий голос крикнул:
— Назад, — взять его живьем.
Меня потащили на верхнюю палубу.
Должен ли я рассказывать, как мне — недавнему жалкому пленнику — в восторге благодарности чуть не вывихнули руки, славя во мне спасителя?