Романтические приключения Джона Кемпа
Шрифт:
— Как бы то ни было, нечего подвергать женщину большим лишениям, чем это абсолютно необходимо. Мы все обсудим. Зайдите в каюту. Боюсь, миссис Вильямс замучила сеньориту своими проповедями.
Я старался овладеть собою.
Но казалось, бомба разорвалась в моем черепе и разметала рассудок на все четыре стороны. Оставалось только сознание поражения и глубокое отчаяние.
В каюте зажгли лампу. Мистер Вильямс повернул свое грузное туловище боком к столу. Миссис Вильямс сидела рядом с Серафиной и ласково гладила ее руку.
— Как я хотела бы, чтобы она была английской девушкой, — сокрушенно вздохнула добрая женщина и, наклонившись, заглянула в лицо Серафины, которая наполовину отвернулась.
— Дорогая, вы поняли все, что я вам сказала?
— Si, senora! — проговорила Серафина.
Никто из нас не двигался. Серафина с внезапным воодушевлением повернулась ко мне:
— Эта женщина спрашивает, верю ли я вашей любви, — воскликнула она. — О, Хуан, могут ли года изменить сердце? Ваше сердце? — Голос ее упал. — Как могу я знать? Я молода — и, может быть, нам жить недолго. Я верю в мою…
Уголки ее тонких губ дрогнули. Но она поборола желание расплакаться и прибавила твердым голосом, звучным и полным женственной прелести:
— Я — испанка, и я верю в честь моего возлюбленного, в вашу честь — в английскую честь, Хуан.
С достоинством и гордым доверием она протянула мне руку.
Глава VI
Три дня, проведенные нами на "Лионе", остаются в моей памяти самыми замечательными, несмотря на отсутствие событий: в них сконцентрировалась для нас квинтэссенция всего существования. Мы были вдвоем, всегда рядом, и, тесно прижавшись друг к другу, вместе радовались солнцу и морю, синева которого так непосредственно переходила в синеву над нашими головами, что казалось — мы попали прямо на небо. Самые незначительные слова, которыми мы обменивались, были полны такой веры, такой очаровательной серьезности, как будто великая мудрость родилась от слепой любви двух людей.
Она находила в неисчерпаемой сокровищнице своей любви слова, движения и взгляды, изгнавшие все сомнения из моего сердца. В минуту какого-то просветления она поняла все то, что надо было понять. Теперь она все знала. Ей уже не надо было искать чего-то в моих словах, в моих поступках, моих мыслях; она просто слушала, внимательно притихнув, и ее улыбка придавала этому внимательному взгляду опьяняющую прелесть.
Эти дни были передышкой. Как пловцы, уставшие бороться с волнами, ложатся на спину и доверяются течению, так мы, веря в море, несшее нас, только смотрели друг на друга, словно вновь и вновь обретая друг друга. И дыша рядом, впивая вместе солнце, одевая весь мир сияющим покровом нашей любви, мы не могли не видеть, с какой теплой симпатией, с каким вниманием относились к нам окружающие.
К нам подходили разные люди, заговаривали с нами. Мы слушали их, точно спустившись с небес. Мы чувствовали особую доброжелательность в тоне их голосов, в их словах; они уходили — снова мы погружались в мир, открытый только влюбленным, — в мир неясных шепотов и полного значения молчания.
Внезапно за нашими спинами раздавался коротенький низкий смешок — и капитан Вильямс начинал: "Послушайте, Кемп, а вы помните на Ямайке такого-то, — обычно какого-либо купца или плантатора". Я никогда не мог никого вспомнить, и Вильямс ворчал: "Неужели? Не понимаю, что вы делали там целых два года, ведь городишко совсем пустяковый". Он хотел развлечь меня какими-нибудь сплетнями, но не находил общих интересов, и вдруг захохотав: "Преследование… напали… Топнамбо. Ха-ха-ха"… он уходил от нас, чтоб не мешать нам блаженно молчать вдвоем.
Старый повар стряпал какие-то необыкновенные кексы и ставил их на стол прямо перед Серафиной. А огромный дюжий плотник, похожий на разбойника, с таким усердием заколачивал и чинил нашу старую шлюпку, что стружки дождем сыпались на палубу. Однажды он подошел к нам и, размахнувшись молотом так, как будто хотел одним ударом вышибить из нас мозги, произнес с грубоватой простотой: "Ну, вот, сделал, что мог. Думаю, она послужит вам, ребятки".
Мы подошли рука об руку к лодке. Она лежала на палубе, килем вверх, с заплатанными боками и просмоленным дном. Несколько матросов внимательно разглядывали ее, а Себрайт, согнувшись в три погибели, тщательно осматривал каждую мелочь. Неожиданно он выпрямился и коротко бросив: "Годится", — отошел, не глядя на нас. Над нами раздался глубокий вздох. Мы подняли глаза и увидели капитана Вильямса с женой, стоявших рядом подобно аллегорическому изображению обжорства и голода. Она, как всегда, когда они бывали вместе, по-супружески опиралась на его руку и, более чем всегда, походила на увядшую старую деву. Но в глазах ее светилась материнская ласка.
— Ах, мои милые! — вздохнула она (обычно она называла меня "молодой человек", а Серафину "барышня"). — Ах, милые мои, каким бессердечием мне кажется посылать вас в этой крохотной лодке в море — даже если делается это для вашего блага.
— Не бойся, Мэри. Все починено — шестерых выдержит, — пробурчал Вильямс успокаивающе. — Все сойдет, вот спроси Себрайта — он тебе все объяснит.
Себрайт для всех нас был в эти дни главным авторитетом. Он и составил план нашего спасения и в тот же вечер подробно изложил мне его.
Из всякого безвыходного положения есть лазейка — надо только уметь ее использовать и, главное, не терять времени. А сейчас для нас, несомненно, было время передышки, так как О’Брайен крепко сидит в Гаване и подкарауливает "Лион". Если корабль не придет вовремя, он может пуститься за ним в погоню в море, тогда — беда. Но пока он ждет, нужно сделать вот что. Первым делом — мы должны уехать с "Лиона", а уж они с капитаном постараются провести его вовремя в порт. А там — пожалуйста.
Осмотр корабля — сделайте ваше одолжение. О’Брайен, наверно, напустит целую свору полицейских ищеек. Есть ли на корабле посторонние лица? Конечно нет, откуда же им взяться? Себрайт думал, что о пиратах заговорить они не решатся, — а если рискнут, — ну что ж, пираты. Какие пираты? Ничего не знаем и не видели, думаем, что их давно перевешали. Рио-Медио? Что такое? Мы и близко не подходили. Да неужели пираты существуют? Ай-ай-ай, какой позор, какая неприятность для испанского правительства… Вот какой политики нужно держаться с ними.
Ну, а мы с Серафиной? Вот в том-то и дело: мы должны были вернуться на корабль. После того как его обыщут. "Да, да, да" — и Себрайт, сам в восторге от своего плана, гулко расхохотался. Оказывается, он придумал следующее: Кастро в разговоре упоминал, что недалеко от Гаваны имеется сахарная плантация, принадлежащая семье Риэго. Себрайт расспросил старого Томаса подробно обо всем и узнал, что до поместья можно было добраться по небольшой реке, впадающей в тихую бухту, окруженную скалами. Нам оставалось только пристать к устью реки и пробраться оттуда к дому управляющего поместьем. И какое счастливое совпадение: жена управляющего была когда-то Серафининой няней. Уж она позаботится о своей любимой сеньорите и о ее спутниках. Мы должны были скрываться там те шестнадцать дней, которые "Лион" простоит в Гаване, и на пятнадцатый или шестнадцатый день пробраться в порт.
— Но как мы туда доберемся? — спросил я, горя нетерпением.
Но всезнающий Себрайт обдумал и это. По словам Кастро, на плантации имелась парусная яхта, вместимостью около двадцати тонн, которая часто ходила в Гавану. В Гаванском порту на такие небольшие суда никто не обращает внимания. Мы должны были прибыть туда рано утром или в сумерки, и неловким поворотом как будто налететь на борт "Лиона" и остаться у борта ровно столько времени, сколько будет нужно, чтоб нам с Серафиной прошмыгнуть в люк.