Романтические приключения Джона Кемпа
Шрифт:
— Это все сети дьявола…
— Она явилась сюда от свежей могилы своего отца. Я — ее единственный защитник.
Сердце мое горело бешенством, но на душе было спокойно, потому что на время Серафина была в безопасности. Женщина на пороге охраняла рубку корабля от беззаконного блуда романтики.
— Что же делать, Оуэн? — повторила она свой вопрос, на этот раз менее решительно.
— Можно бы потопить их обоих вместе, — вмешался Себрайт, — но, конечно, миссис Вильямс, это выйдет не совсем прилично. Засуньте их в мешки каждого порознь, и благопристойно потопите кабальеро с одного борта, а сеньориту с другого…
— Вы меня не совратите вашим безбожным легкомыслием, Себрайт.
— Но их лодку унесло в море, а эсквайр Перкинс не больно нас похвалит, если мы отдадим им шлюпку. Не отрицайте, миссис Вильямс. Я сам не раз слышал, как эсквайр сыплет ругани на сто рублей из-за десяти пенсов, не то что из-за шлюпки.
— Как вам не совестно сплетничать, мистер Себрайт?
— Вы сами, миссис Вильямс, подняли шум из ничего. Ибо — да будет вам известно — молодые люди явились вовсе не одни; их сопровождал пожилой, весьма почтенный мужчина. Вот он стоит — с пером на шляпе. Эй, вы! Сеньор кабальеро, идальго, Педро-Мигелъ-Хосе — или как там зовут вашего святого патрона! Покажитесь-ка сюда!
Мануэль, которому матросы зажали рот рукою, умудрился прокричать: "Эсселенсия!"
Кастро, декоративно закутавшись в плащ, сделал несколько торжественных шагов. Темная женщина на пороге была словно ангел с огненным мечом.
Себрайт несколько пониженным голосом продолжал:
— Ничуть не менее прилично, чем выйти на рассвете и потихоньку обвенчаться при одном свидетеле — да и то незнакомце.
— Мистер Себрайт, как вы смеете! Оуэн…
Вильямс только просопел, а Себрайт хладнокровно продолжал:
— Весь Бристоль знает. Говорят даже, что вы вылезли в окно и по задворкам пробрались в церковь.
— Стыдно верить всяким басням. Я вышла в ворота.
— Может быть. Не спорю. Жена садовника уверяет, что накануне свадьбы вы стянули ключ с гвоздя, а зашли-то вы к ней под предлогом навестить ее больного ребенка. Вам ли не знать, к чему приводит любовь даже лучших из нас? Ладно, миссис Вильямс, я знаю, вы жаждете скорее повести к себе молодую леди, уложить ее в постель и напоить горячим кофе с бисквитами. До свиданья.
Дверь каюты захлопнулась.
— Ты слишком далеко зашел, Себрайт, — упрекнул штурмана Вильямс.
— Ладно, капитан. Я ее обернул вокруг пальца. Кто-нибудь должен был это сделать, раз вы сами не можете. Но как нам быть с этим даго? Ревет на всю палубу.
Вильямсу не пришло в голову предложить мне поесть. А между тем его обеды славились на всю Вест-Индию. Но в данный момент он был сыт, и у него просто не хватило воображения представить себе, что другой может нуждаться в еде и отдыхе.
Вяло отвечал я на его расспросы.
Вдруг, словно вспомнив старую обиду, он спросил:
— Кстати, Кемп, почему вы так и не завернули ко мне пообедать?
— Меня похитили из склада Рамона — если это достаточное извинение. Это подлинная история…
— Погодите, потом расскажете — надо унять шум. Что там такое? Точно собаки дерутся.
Прибежав с Себрайтом на ют, я должен был оценить меткость его сравнения.
— Проклятье… Лопни мои глаза…
— Английская собака.
— Ха! Роrсо! [40]
40
Свинья (исп.).
Голоса замолкли.
Кастро спустил плащ и согнувшись, на цыпочках пополз к врагу. Матросы с любопытством смотрели на эту игру; но я, зная смертельную цель этих приготовлений, замер на месте.
— Остановите, остановите его, — крикнул я, — у него кинжал, он убьет пленника!
Матросы спокойно улыбались во весь рот. Я не успел бы схватить Кастро за шиворот, но сторожа Мануэля оба одновременно протянули руки, чтобы остановить нападение убийцы. И Мануэль сумел использовать момент. Одним отчаянным прыжком он очутился верхом на перилах. "Убейте его, убейте, сеньор", — вопил Кастро.
Машинально я поднял пистолет — и увидел, что целюсь в затравленного павиана. Обеими руками, с жалкими ужимками, Мануэль торопливо срывал с худых плеч свои отребья, по-видимому собираясь плыть. Он был мой. Промахнуться было невозможно. Но он был только обезьяной. Дохлой обезьяной. И я его пощадил, как пощадил бы обезьяну.
Я опустил пистолет. Секунда — павиан прыгнул и исчез.
За тяжелым плеском падения последовал глухой ропот на палубе. Туман скрыл пловца.
Кастро поднял свой плащ и с видом оскорбленного достоинства принялся драпироваться в него. Покончив с этим занятием, он подошел ко мне вплотную и глухо проговорил:
— Я хорошо знаю вас, англичан. Вы и друзей ваших презираете, как ваших врагов. Выпустить Мануэля! Это не жалость, это просто спесь — английская спесь и больше ничего! Боюсь, вы раскаетесь.
Глава V
Побег Мануэля был последним происшествием этой памятной ночи. Труды были покончены, оставалось последнее испытание — поведать друзьям свою удивительную историю. Я честно рассказывал под коптящими лампами в общей каюте. Вильямс, красный и толстый, уставился на меня через стол. Круглые глаза его даже не мигали — история замка Риэго была слишком неожиданна для захолустного кубинского городка.
Себрайт, урывая свободные минутки, забегал к нам с палубы и останавливался послушать, в задумчивости теребя пальцами тонкий ус. Уже начинался рассвет, когда он повел меня наконец в свою собственную каюту.
— Вались на мою койку, — сказал он.
Заплетающимся языком я попробовал возражать, но Себрайт благодушно толкнул меня, и я, как бревно, грохнулся на постель и тотчас уснул.
— Кубинская шхуна, — были первые слова, которые я услышал, поздно утром выйдя на палубу.
Я смотрел кругом, протирая глаза. Нос нашего корабля был обращен к уже недалекому берегу, тяжелые очертания которого четко рисовались в потоках света. Позади — налево от нас — мерцало белое пятно паруса, точно снежный ком, упавший на теплую синеву моря.