Романтические приключения Джона Кемпа
Шрифт:
Кто-то вошел. Мы караулили. Только один. Уйдет ли? Белая звезда на угольно-черной тверди не затмевалась больше. Вошедший не спешил назад. Но все равно новое затмение не сказало бы нам, ушел ли первый или вошел еще один. Ведь я видел за ущельем двоих. Но, может быть, это вернулся Кастро. Что, если, не найдя нас, он уйдет? Сомнение стало невыносимым. Мы двинулись вперед.
Бесшумными шагами подошли мы к светлому полукругу. Там сидел человек. Голова была седая. То был Кастро. Он качался над золою. Он оплакивал нас.
Он вздрогнул, когда я положил руку ему на плечо. Но взглянув на меня, опять безрадостно уронил голову.
— Вы от них ускользнули, Кастро? — спросил я.
— Сеньор, вот я. Смотрите — вот я, Томас Кастро.
Серафина, растроганная, ласково стала ему рассказывать, как мы волновались за него и как рады, что он с нами, цел и невредим.
Но он только неутешно стонал. Не подымая на нее глаз, он пробовал наспех свернуть цигарку. Обыкновенно он очень ловко справлялся одной рукой с этой задачей; но теперь пальцы его тряслись, колени прыгали; он только рассыпал табак и уронил маисовый листок. Серафина нагнулась, подняла и быстро свернула ему.
— Возьми, amigo, — сказала она.
Он, как онемелый, смотрел на нее выкатив глаза и вдруг вскочил:
— Вы — сеньорита! Вы — для жалкого старика. Вы разбиваете мне сердце.
И он тихо начал склоняться перед ее темной фигурой, пока его лоб не стукнулся о каменный пол.
— Эсселенсия, простите меня. Но… нет, мне нет прощения. О, глупый старик…
Он погрузил руку в пепел и с нечленораздельными причитаниями высыпал полную горсть на седые волосы.
В удивлении Серафина прошептала:
— Что ты сделал?
Он готов был простереться у ее ног, но моя рука схватила его за шиворот, безжалостно встряхнула его и с силой усадила на место. Он простонал.
— Ужас! Позор! Проклятие! Я вас выдал!
Серафина, не колеблясь, успокоительно сказала:
— Томас, я не верю.
Он качался и бил себя кулаками в грудь. Затем, схватившись за волосы, замер. Проходили минуты. У меня кружилась голова от усилий, которыми я заставлял себя думать, что едва уловимый шепот в пещере — не шепот, а призрак шепота — мне только чудится. И вдруг сразу настоящий голос — голос Кастро — прорвался бурным водоворотом.
Он в самом деле вышел за водой. Солнце только что взошло. Лучше бы ему не видеть этого рассвета. Он на коленях напился из ключа и только собрался наполнить флягу — как вдруг услышал шорох и, подняв голову, увидел двух человек, молча опиравшихся на свои винтовки. Они стояли прямо над ним. Он их узнал: один был Эль-Рубио — Рыжий, а другой, маленький — был Хосе, Косой Хосе.
Внезапным и мощным усилием воли он заставил себя сохранить самообладание и не кинулся вниз к пещере, а спокойно снял сапоги и стал полоскать ноги. Но голова его горела в огненном вихре.
Он не знал, откуда явились эти двое. Они могли быть гонцами из Рио-Медио в Гавану.
Он вспомнил, что нашу лодку прибило к берегу и решил в случае необходимости, сказать пиратам, что мы двое потонули.
Эль-Рубио первый приступил к нему с допросом — очень нагло. По его многозначительным перемигиваниям с косоглазым товарищем, Кастро убедился, что его рассказу поверили. Они и сами-то едва не утонули, преследуя "проклятого шпиона". Узнав из их переговоров, что шхуна вошла в бухту, Кастро начал обуваться, хотя давно потерял надежду улизнуть от негодяев.
Шхуну буря ночью загнала сюда, и они оставили ее в печальнейшем виде на мели. Однако она не повреждена, и часть команды приготовляется ее снять. Лодку нашу увидели наутро перевернутою вверх дном. У берега нашли сломанную мачту, парус, серый шерстяной платок и мою фуражку. Решили что лодка разбилась о скалы при входе. Казалось весьма возможным, что мы под ней утонули. Кастро поспешил подтвердить правильность их догадок и прибавил, что сам спасся, уцепившись за киль перевернутой лодки.
— Мануэль обрадуется, — злобно засмеялся Эль-Рубио. Потом долго никто не говорил.
Эль-Рубио сидел, скрестив ноги, и следил за Кастро глазами василиска. Но Кастро клялся и божился, что не испытывал ни капли страха. Чего было бояться? Смерти? Но на что ему жизнь, ему, старому бобылю? Он думал склониться над водою и незаметно заколоть себя кинжалом. Те подумают, что он упал нечаянно, а мадонна, зная его набожность, простит ему грехи, после недолгого испытания в чистилище.
Самоубийством это не было бы: ведь все равно Мануэль его казнит, а Богу не могло быть угодно, чтобы перед смертью верного Кастро терзал такой дьявол, как Мануэль. Вдруг Эль-Рубио вскочил на ноги и сказал:
— Ну, Хосе!
Эти трусы боялись его кинжала. Ведь их было только двое на одного. Отступив на пару шагов, они приказали ему идти вперед. Он им бросил в ответ крепкое словцо. Все трое напряженно ждали, наконец Эль-Рубио прошипел сквозь зубы:
— Внимание, Хосе! Целься! Перебьем ему ноги и вырвем жало у старого скорпиона.
У Кастро кровь текла в жилах все так же спокойно, но вместо того, чтобы вонзить кинжал в свою грудь, он спросил, куда они его поведут, если он послушается.
— К Мануэлю, нашему атаману. Он рад будет тебя обнять перед твоею смертью, — ответил рыжий, вскинув ружье на плечо. — Вперед! Марш!
— И я пошел, сеньорита.
Сердца наши ныли от его усилий придать голосу твердость, от невозможного дрожания седой головы, от подавленных всхлипываний между словами. Он горячо желал убедить нас, что думал лишь о нас, не подозревающих опасности в нашем подземелье. Он хотел спровоцировать этих трусов на выстрел, который послужил бы нам предостережением. Убить себя он всегда успел бы. Но еще оставалась надежда улизнуть по дороге, нырнуть в ущелье, спрятаться в зарослях. Но удручающий вид открывшейся перед глазами равнины, сломил его силы. Шаги его сторожей гулко раздавались за спиною. Он направился к краю пропасти… и вдруг, подняв голову, увидел поднимавшуюся прямо на него из оврага толпу лугареньос. Самое время было вызвать выстрел. Повернувшись, он бросился бежать через равнину к купе деревьев в отдалении.