Ромен Кальбри
Шрифт:
Ловкий и находчивый Лаполад умел использовать любую случайность.
— Видите, как страшен этот лев! — обратился он к публике. — Услышав его рычание, даже дети пустыни падают без чувств.
Мой обморок был непритворным, это было видно с первого взгляда, и публика поняла, что сцена не была подготовлена заранее. Все разразились громкими аплодисментами, а Кабриоль взял меня на руки, вынес из помещения и бросил, как мешок с тряпьем, где-то позади балагана.
Пока длилось представление, я пролежал там, чувствуя себя отвратительно, не в силах пошевельнуться, но слышал
Потом послышался топот расходившейся толпы, а через несколько минут кто-то потянул меня за руку. Это была Дьелетта. Она держала стакан воды.
— На, выпей немного воды с сахаром, — сказала она. — Какой ты глупый, что так испугался за меня! Но все равно, ты добрый мальчик.
Это были первые слова, с которыми она обратилась ко мне с тех пор, как я попал в труппу Лаполада. Ее участие тронуло меня. Теперь я не чувствовал себя таким одиноким. Филяс и Лабуйи постоянно строили мне всевозможные каверзы, и потому я был счастлив найти себе подругу.
На следующий день я решил поблагодарить Дьелетту. Но девочка не стала меня слушать, она быстро отвернулась и не ответила мне ни словом, ни взглядом. Пришлось отказаться от мысли подружиться с ней. Тогда я решил, что довольно с меня этой жизни, полной пинков и колотушек, и что, ухаживая за лошадьми, убирая днем клетки зверей, а по вечерам изображая негра, я уже наверняка окупил стоимость старых бумажных штанов и рубахи, а потому с чистой совестью могу уйти из балагана и отправиться в Гавр. Милая моя мама! Неужели я затем покинул ее, чтобы сделаться странствующим комедиантом? Ах, если бы она меня видела, если бы знала, как я живу!..
Приближалась осень. Ночи становились холоднее, днем часто шел дождь. Скоро будет невозможно ночевать в поле под открытым небом. Надо торопиться, тем более что из Гибрэ Лаполад собирается спуститься вниз по Луаре и удалиться от Гавра.
На этот раз я решил быть предусмотрительным и заранее подготовиться к своему путешествию. Я стал запасать корки хлеба, а в свободное время мастерил себе башмаки из голенищ старых сапог. Я разработал подробный план и решил убежать в первую же ночь, как труппа двинется в путь.
Вечером накануне побега, когда я заканчивал свои башмаки, ко мне неожиданно подошла Дьелетта.
— Ты хочешь сбежать? — тихо спросила она.
Я махнул рукой, чтобы она замолчала.
— Я наблюдаю за тобой целую неделю, — продолжала она. — У тебя спрятан запас хлеба под кормушкой с овсом, а это не зря. Но не бойся, я не выдам тебя. А если ты согласен, давай убежим вместе!
— Ты хочешь бросить отца? — сказал я строгим тоном человека, который знает по собственному опыту, что значит покинуть своих родителей.
— Моего отца? — удивилась она. — Но он мне вовсе не отец, а великанша — не мать… Однако здесь нас могут подслушать. Ступай и жди меня на валу, я постараюсь прийти к тебе. Если ты добрый мальчик, ты мне поможешь, а я тебе тоже помогу.
Больше двух часов пробыл я на валу, а она все не шла. Я уже думал, что Дьелетта посмеялась надо мной, когда она вдруг появилась.
— Пойдем спрячемся
Я пошел за ней. Когда мы забрались в густые кусты орешника и ольхи, где нас никто не мог увидеть, Дьелетта остановилась.
— Сначала я должна рассказать тебе мою историю, — сказала она. — Тогда ты поймешь, почему я тоже хочу бежать.
Хотя мы с Дьелеттой были приблизительно одних лет, она говорила со мной таким тоном, каким взрослый человек разговаривает с ребенком, и я никак не мог понять, почему такая самоуверенная девочка нуждается в помощи такого ничтожного малого, как я. Но она мне нравилась и к тому же знала мою тайну, а потому я не стал возражать и охотно согласился быть ее поверенным.
— Лаполад мне не отец, — начала она. — Своего отца я не помню, потому что он умер, когда я была еще совсем крошкой. Моя мать торговала галантереей в Париже, на улице, выходившей к Центральному рынку. Я не помню ни фамилии моей матери, ни названия той улицы, где мы жили. В моей памяти сохранилось только, что мама была молодая и красивая, что у нее были чудесные белокурые волосы, длинные-длинные, и, когда мы с братом играли у нее на постели, мы прятались в ее волосах.
Она нас очень любила, часто целовала и никогда не била. Брат был немного старше меня, его звали Эжен. По нашей улице проезжало много экипажей. Утром на мостовой лежали груды капусты, моркови и всяких овощей, а с порога нашего дома был виден большой золоченый циферблат часов на высокой церкви. Над часами поднималась маленькая башня, и на этой башне две большие черные стрелки весь день двигались то в одну, то в другую сторону. В прошлом году я расспросила приехавшего из Парижа клоуна, и он мне сказал, что это церковь Святого Евстафия, а большие черные стрелки — телеграф.
Мама работала целый день и никуда с нами не ходила, а мы часто гуляли с одной из ее учениц. Однажды — дело было летом, так как стояла жаркая погода и на улицах было очень пыльно, — мы отправились на ярмарку, где торговали пряниками. Это та ярмарка, которая бывает у «Тронной заставы». Ты, верно, не раз слышал, как о ней говорили у нас в балагане. Не помню, почему мой брат не пошел с нами, а остался дома.
Я впервые видела акробатов, и мне они очень понравились. Мне хотелось побывать во всех балаганах, но у маминой ученицы не было денег, а у меня всего лишь четыре су, которые мама дала мне на пряники. Она взяла их у меня, и мы вошли в одну из палаток.
«Что это за палатка?»
«Ах ты, глупышка! Ничего-то ты не знаешь! Это балаган, где показывают разные диковины, женщину-великаншу, дрессированного тюленя и всякие интересные вещи…»
Здесь действительно показывали двух тюленей, плавающих в большом чане. Я не заметила, как хозяин балагана разговаривал с моей няней; он долго смотрел на меня и объявил, что я милашка. Он вышел вместе с нами, и мы отправились в винную лавку. В маленькой темной комнатке, кроме нас, никого не было. Я очень устала, мне было жарко, и, пока они пили сладкое вино из какой-то миски, я задремала.