Ромен Кальбри
Шрифт:
«Отпусти ее теперь», — сказала она мужчине.
Она думала, что я брошусь бежать. Как бы не так! Я накинулась на нее и принялась колотить изо всех сил.
Она, наверно, задушила бы меня со злости, но мужчина схватил меня в охапку, бросил в повозку и запер на ключ. Целый день мне не давали ничего есть. Только вечером они открыли дверь и выпустили меня. Первым делом я спросила про маму.
«Она умерла», — ответила безногая женщина.
Но, пока я сидела одна в повозке, я многое поняла.
«Вы лжете! Моя мама жива, а вы воровка!»
В
Около месяца я прожила с безногой женщиной и мужчиной в солдатской фуражке. Они думали, что укротят меня голодом, как укрощают зверей, но это им не удалось. Чтобы меня покормили, я исполняла все, что мне приказывали, но, поев, снова переставала слушаться. Безногая женщина поняла, что я никогда не прощу ей операции, которую она мне сделала, и не раз говорила, что боится, как бы я ее не ударила ножом.
Наконец мы приехали в чужую страну, где хлеб назывался «brot» и где было много рек. Видя, что им не сладить со мной, они продали меня «слепому». Он видел не хуже нас с тобой, но притворялся слепым, чтобы выпрашивать милостыню. Целый день я должна была стоять на мосту с протянутой рукой. К счастью, у него был пудель, и вечером, когда мы возвращались домой, я могла с ним играть. Если бы не эта собака, я, вероятно, умерла бы с тоски.
Я терпеть не могла просить милостыню и не приставала со слезами к тем, кто ничего мне не подавал, а за это «слепой» каждый день бил меня палкой. Наконец «слепому» надоело меня колотить, и он перепродал меня бродячим музыкантам. Теперь я должна была собирать деньги с публики после выступлений музыкантов.
Где только мы с ними не побывали! Я видела Англию, Северную Америку, где зимой бывает так холодно, что люди ездят не на колесах, а на полозьях, которые скользят по снегу. Чтобы попасть в эту страну, нам пришлось плыть целый месяц на пароходе и пересечь океан.
Когда мы вернулись обратно во Францию, музыканты продали меня Лаполаду. Он решил сделать из меня акробатку, а пока что я кормила зверей. Тогда у нас было три льва. Один из них, очень свирепый, вскоре подружился со мной и стал совсем ручным. Когда я ему приносила еду, он лизал мне руки.
Однажды, разозлившись за то, что я не могла выполнить какой-то номер, Лаполад стал бить меня хлыстом; я громко закричала. Дело было перед клеткой моего льва. Увидев, что меня бьют, добрый лев рассвирепел, вытянул лапу из клетки, схватил Лаполада за плечо и потащил к себе. Лаполад пытался вырваться, но лев запустил в него когти и держал как в капкане. Если бы на помощь не прибежали люди с железными прутьями, Лаполаду бы несдобровать.
После этого случая Лаполад проболел два месяца, и тут ему пришла в голову мысль сделать из меня укротительницу зверей. «Львы тебя любят, — сказала хозяйка, — они тебя не съедят. А в случае чего старый лев за тебя заступится».
Я предпочитала возиться со зверями, чем заниматься воздушной акробатикой, и с тех пор «знаменитая
Ну не глуп ли Лаполад, называя их свирепыми жителями пустыни? Да они смирнее собак. Ах, если бы мой славный большой Рыжик был жив, ты бы посмотрел, что я с ним проделывала! Я сажала всех трех львов в одну клетку. Двух из них я била хлыстом, пока они не приходили в ярость, и тогда говорила Рыжику: «Защищай меня!» Он тотчас же бросался вперед с таким грозным рычанием, что все кругом трепетали. Тут я делала вид, что падаю в обморок, а он лизал мне лицо. Клетку отпирали, и Рыжик уносил меня, держа в своей пасти. Если бы ты видел, как мне аплодировали! Мне бросали букеты цветов, конфеты, сладкие пирожки; прекрасные дамы целовали меня.
Я пользовалась таким успехом, что Лаполаду предложили поездку в Париж. Представляешь себе, как я была счастлива: в Париже я могла бы убежать и найти свою маму…
Но в день отъезда Рыжик внезапно заболел. Стояла зима, а он был такой зябкий и вечно дрожал от холода. Ах, я так ухаживала за ним!.. Знаешь, я даже спала с ним под одним одеялом. Но ничего не помогло — он все-таки умер. Как я горевала! Думали даже, что я тоже умру. Труппа не поехала в Париж, и мне пришлось отказаться от мысли разыскать маму.
После этого я не раз помышляла о бегстве. Но одна я не решаюсь, а Филясу и Лабуйи не доверяю. Но ты… ты не из нашего балагана… Хочешь мне помочь разыскать маму? Ты увидишь, как она будет счастлива и как горячо тебя расцелует…
Идти в Париж вместо Гавра?.. Тогда и я, в свою очередь, рассказал Дьелетте всю правду о себе.
— Ну что ж, — сказала она, — пойдем сперва в Париж, а потом мама оплатит твой проезд до Гавра, и мы обе поедем тебя провожать.
Я пытался объяснить ей, как трудно идти пешком по большим дорогам, как часто бывает, что нечего есть и негде спать.
— Я накопила семь франков восемь су, — сказала Дьелетта. — Их хватит на еду. А ночевать придется под открытым небом. Если ты будешь со мной, я не стану бояться.
Мне очень польстило такое доверие, и я согласился. К тому же Дьелетта, несмотря на свой юный возраст, была из тех, кому невозможно противоречить. Взгляд ее больших синих глаз, застенчивый и смелый, детски наивный и проницательный, нежный и в то же время твердый, не допускал отказа или возражения.
< image l:href="#" />Мы решили бежать в Орлеане.
— А до тех пор, — сказала Дьелетта, — я не буду разговаривать с тобой на людях. Ты не умеешь притворяться, ты слишком хороший мальчик и можешь себя выдать.
Я недовольно поморщился. Она поняла, что я совсем не польщен такою похвалой.
— Дай мне руку, — сказала она и крепко пожала ее. — Именно потому, что ты хороший мальчик, я тебе верю.
Глава XI