Ромео во тьме
Шрифт:
Усталый ангел уже лежал в своем кресле, мечтательно устремив глаза к потолку. Музыка кружила и затягивала его в себя. Он чувствовал каждый отзвук, каждый полутон таинственной мелодии, он вливался в эту музыку и сливался с нею. Он расщеплялся на атомы с каждым тактом, с каждым новым звуком. Тело Ромео чудилось ему отлаженным музыкальным инструментом, который благодарно отзывался на звуковые сигналы тончайшей вибрацией нервных окончаний. ОН ловил блики тысяч блесток, которые, как ему казалось, стремительно носились по залу, присаживались на белые платья девушек, взлетали снова и неслись дальше. И он был одной из тех переливающихся искр, и он кружил и носился по черному ковру ночного неба.
Туман из миллионов огоньков закружился вокруг Доминика, раскинувшегося на огромном диване, и сияющим, золотым потоком влился в его глаза.
Ромео встретился с его вспыхнувшим взглядом. Этот взгляд испугал и приковал его.
Доминик не понимал, что с ним происходит. Что-то волнами накатывало на него, каждый раз захлестывая все сильнее. Это было то же самое чувство, что он испытал у Роуда, пару часов назад.
Но сейчас, от аромата кальяна, это ощущение густело, во сто крат усиливалось, оно заполняло его разум, мутило его сознание, лишало его рассудка, оно обретало очертания, оно стремилось открыться Мэйзу.
Доминик пытался подавить в себе это нечто, что сейчас перехватило его дыхание. Неосознанное, необъяснимое, мучительно-сладкое. Но чем сильнее он давил его, тем быстрее оно росло.
Он смотрел на Ромео, не сводя с него глаз. Он знал, что его взгляд парализовал и гипнотизировал его. Но он почти не владел собой.
И тут, позади Ромео, блеснуло серебристое платье. Мэйз мгновенно поймал взглядом этот блик. То была та самая девушка, которой очень хотелось покататься на мотоцикле.
Молниеносным, упругим движением, Мэйз бросился на нее, и вот она уже с ним на диване, хохочет и дрыгает смуглыми ляжками.
– Ну что, Чикита, хочешь покататься на моем мотоцикле? Тогда поехали. – Он сгреб ее в повизгивающую от восторга охапку и с извинением кивнул Ромео:
– Ты простишь меня, если я сейчас уйду?
– Конечно, – утомленно сказал Ромео. – Внезапно он ощутил, что очень устал.
Мэйз коварно сверкнул глазами и направился к выходу, уже играя со своей новой игрушкой.
Ромео незаметно последовал за ними.
Он постоял в стороне, пока Мэйз усаживал загорелую куклу на мотоцикл, а когда они, с хохотом и визгом скрылись за поворотом, медленно пошел к дому. Тело его было ватным, в ушах звенело. Больше всего на свете он хотел спать. И ему было все равно, где, так что, он побрел домой.
ОН долго искал в карманах ключи, потом долго открывал дверь. ОН злился на себя из-за того, что все делал медленно и заторможено. Но ускорить происходящее не было сил.
ГЛАВА 9.
1.
Ромео тихо прикрыл за собой дверь. В тишине спящего дома он особенно ощутил, как громко звенело у него в ушах. К этому звону примешивались какие-то посторонние ритмичные шумы. Ему будто бы чудились радиопомехи. Он на мгновение прижал ладони к ушам. Но звон не прошел, и помехи только усилились.
Мягко ступая, чтобы не разбудить маму, Ромео шел к лестнице на второй этаж. Все, о чем он сейчас мечтал, была его теплая мягкая постель. Скорее бы до нее добраться! Но ритмичные радиопомехи просто не давали ему покоя.
Он остановился у самой лестницы, чтобы немного привыкнуть к тишине, и заставить все посторонние шумы уйти. И вдруг понял, что тишина не наступает вовсе не из-за призрачных радиопомех и вовсе не из-за звона в его ушах.
Тишина не наступала из-за ритмичного стука со стороны кухни… И страстиых женских стонов. Ромео прислушался. К женским крикам, которые то нарастали, то чуть стихали, примешивалось неразборчивое бормотание мужского голоса.
«Ну и ну. Ну и галлюцинации у меня начались. Это все Мэйз. Мне, должно быть, мерещится то, чем он сейчас занимается с той кубинкой». – Он потер голову, чтобы избавиться от навязчивых звуковых видений, но те не ушли. Они стали только явственнее.
Ромео понял, что ему не мерещилось. И звуки доносились из-за закрытой двери кухни. Он приблизился к ней тихо-тихо…
Ладонью тронул дверь. Дверь беззвучно отворилась…
Широко расставив ноги и опершись на локти, Ева Дэниэлс низко склонилась над посудомоечной машиной. ЕЕ розовый пеньюар в страусиных перьях был скомкан на спине. Она ритмично вздрагивала всем телом, охая и взвывая в сексуальном экстазе. Позади нее, в ней, со скоростью отбойного молотка, двигался человек. С каждым толчком машина стукалась о стену кухни, создавая те самые шумы, которые Ромео поначалу принял за галлюцинации. Белокурые волосы мамы были намотаны на его руку. Он то и дело рывком запрокидывал ее голову за волосы как за поводья, и требовательно спрашивал:
= Эй шлюшка, хорошо тебе? А, мамочка?
= О, да! – кричала в ответ она, всем телом подаваясь ему навстречу.
– Ее малыш делает ей хорошо?!
– О, да! Да!
– Малыш всегда делает ее хорошо, так?! Лучше всех, так?!
– Да! Еще! Еще!
– Он помогает ей забыть ее негодного сынка?
– Да! Да!
– Малыш лучший! – победоносно кричал человек, – Чья ты шлюха?
– Твоя, малыщ! Твоя! – Тело матери сотрясалось в экстазе.
– Пускай мамочка повторит, что ее малыщ самый лучший! Лучший!!!
– Да. Ты лучший! О, ты лучше всех, ЛЮ-ЦИ-УС!!!!!
Сердце Ромео остановилось. Дыхание прекратилось. Тело в одно мгновение обратилось в пепел.
Он ощутил, как даже его пепел распадается на атомы, в тот момент, когда в человеке со спущенными штанами, оседлавшем его мать, он безошибочно признал своего лучшего друга. Люциуса О Кайно.
Ромео почему-то вдруг отметил, что ноги мамы были обуты в нежные розовые домашние туфельки с пушками, которые он подарил ей на день рождения, три месяца назад. Каблучок на одной из туфелек был сломан.