Ромео во тьме
Шрифт:
Больше ничего не оставалось.
«Сам виноват – самому и расхлебывать! Надеюсь, у Мэйза еще много того дерьма, которое он подсунул мне вчера». – Подумал он, входя в зеркальный лифт в холле гостиницы.
2.
– Ну что, ты готов ехать? – Больше всего в Мэйзе Ромео потрясало то, как он умел делать вид, будто ничего не произошло. На мгновение юноша даже усомнился: не приснились ли ему события
– Ты готов ехать? – Повторил он свой вопрос.
– Да, готов. – Ромео потупился, но ответ его прозвучал твердо.
– Я рад. – Прошептал Мэйз и довольно улыбнулся.
Он отпустил Ромео и отправился в спальню, чтобы принести свой багаж. Ромео подождал пока он выйдет, только потом с содроганием вошел в спальню и начал торопливо закидывать вещи в сумку. Больше всего на свете он боялся, что Мэйз вернется туда.
Как правило, в жизни происходит именно то, чего боишься больше всего.
Ромео вздрогнул, когда услышал покашливание. Он поднял голову и внутри весь сжался: Доминик стоял в двери и смотрел на него, облокотившись о косяк и засунув руки в карманы брюк. Он не пошевелился, когда Ромео встретился с ним взглядом.
– Чем планируешь заняться в первую очередь по возвращении в Эл.Эй? – Спросил он.
– Не знаю. – Ромео продолжал кое-как запихивать свои вещи в сумку. Он сильно нервничал. – Продолжу писать.
– Писать – это хорошо. У меня прорва дел.– Он вздохнул.
– У тебя с собой то, что ты мне вчера давал?
– Да. Только не…
– Тебя в аэропорту не арестуют?
– Не думаю, – Мэйз усмехнулся.
– Что это за дрянь?
– Не знаю, мне не рассказывали, из чего она. Какая разница. Ты мне лучше расскажи, был у матери?
Ромео замялся и передернул плечами, не желая отвечать на вопрос. Доминик покачал головой и сказал: – Я так понял, что примирения не произошло. Но, что поделать. Еще будет время сделать это. А к Роуду ты ездил?
– Да.
– И что?
Ромео снова промолчал, только передернул плечами.
– Ты осознаешь, что сюда не скоро вернешься? Ты все забрал, что хотел?
– Да, все.
– Что-то я ничего нового не вижу.
– А это как раз, все, что мне нужно!
– Ладно. – Он развернулся и хотел уже уйти, видя, что Ромео не был расположен идти на контакт, но вдруг вспомнил: – А, Ромео, вчера я отправил твою машину в Лос-Анджелес.
– Отлично. – Буркнул Ромео. – Будет теперь, на чем убиться!
Это была шутка?
– Эй! Стоп! Так дело не пойдет! – Доминик шагнул в комнату, оттолкнул сумку и сел на кровать, прямо перед Ромео. –
– Только плата за твою надежность уж больно для меня высока!
– Не преувеличивай. В конце концов, тебе ли привыкать, Ромео? Ты всю жизнь был под чьим-то каблуком. У матери, у Люциуса. Ну, скажи, разве я виноват, что ты весь из себя такой необыкновенный, будь ты не ладен? Разве же ты виноват, что именно твоя необыкновенность – это то, чего не хватало мне? Не надо драматизировать! Все будет просто отлично. Предоставь это мне.
– Короче, довольно болтать! У тебя еще много этого дерьма? – Ромео агрессивно отмахнулся от него и схватил сумку.
– Полно! Но было бы лучше без…
– Вот, я тебя прошу! Все будет просто отлично, если в те моменты, когда ты пожелаешь меня, так сказать, облагодетельствовать ради моего же блага, будь добр, закачай в меня хорошую дозу твоего химического дерьма! Идет?
– Ну, раз тебя только это устраивает…
– Только это! – С этими словами Ромео вышел из комнаты, держа в руке тяжелую дорожную сумку.
На следющее утро Ромео никак не мог взять в толк, когда он успел вернуться в Лос-Анджелес.
Прошло несколько дней. А может быть, недель. Алчность Мэйза не имела пределов, поэтому все это время Ромео практически не выходил из состояния эйфории.
Вчерашний день то вдруг всплывал в его памяти лоскутами событий, которые он не мог приладить друг к другу, то полностью выпадал из его жизни: это Доминик экспериментировал с дозами «замеси». Ему не хотелось делать Ромео постоянные передозировки: квелый, размякший парень с отсутствующим взглядом, мало напоминал настоящего Ромео. Сияющего, подвижного, юного.
Но именно таким, податливым и ничего не соображающим, он был удобен к вечеру. Так что, через некоторое время, Доминик нашел идеальную дозу для юноши: семь капель днем, чтобы стимулировать его воображение, которое заставляло его творить, и еще пять – шесть капель к вечеру, обычно незадолго до ужина.
Благодаря этому, юноша постоянно находился в ровном, благодушном настроении, вспышек агрессии у него не случалось, и Мэйз мог в полной мере наслаждаться тем, что теперь имел. Он продолжал смотреть на Ромео с благоговением и трепетом, с каким голодный человек смотрит на аппетитное блюдо, перед тем как наброситься на него.