Ромео во тьме
Шрифт:
– Если хочешь, – задумчиво глядя на Ромео, произнес Доминик, – у тебя есть возможность уйти. Я сказал, что насилия себе не позволю. Если ты уйдешь, ты уйдешь навсегда, и я не стану тебя преследовать.
Он взял со стола свой черный портфель и направился к двери. Уже у выхода он обернулся.
Я… – он помешкал пару секунд, потом выдохнул: – Буду жалеть, если ты уйдешь.
Он порывисто развернулся и вышел, захлопнув дверь. В кармане пиджака его звонил телефон.
Ромео остался
3.
Ничего себе выбор ему предложил Мэйз ! Он прекрасно знал, что Ромео уже не мог уйти. Ему некуда было идти. Кому он был нужен в этом огромном чужом городе? К кому ему было идти? К матери? После того, что на его глазах произошло между Люциусом и его матерью, была ли у него мать? Стоило Ромео вспомнить об этом, как перед глазами тотчас снова возникла та безобразная сцена, которая проложила бездонную пропасть между ними.
Гнев и обида снова и снова жгли его глаза подступившими слезами. «Предательница! Подлая и лживая!» Он собирался идти к ней? Она рассталась с Люциусом. Пойдет ли он к ней? Слушать ее оправдания? Какой в этом смысл? «Может быть, стоит сходить?» Поздно!
Сейчас он ненавидел всех. «Она моя мать, она помогла бы мне». Ненавидел всех, кого только знал. « Она? Помогла бы? Ну, нет! Она бы только посмеялась. Все! Все мне противны!» «Она ждет тебя!» «Пошли ко всем чертям! И вы первый, хренов господин Мэйз!»
А сам он? А что он?
Если бы только вспомнить, что было вчера!
«Нет!» – От этой мысли у него чернело в глазах. Нет, на самом деле он ни за что не хотел знать, что было вчера. Слой несмываемой грязи, который в воображении Ромео покрывал все его тело, не позволил бы ему приблизиться к тем немногим, кому он еще оставался дорог. К той же матери, если бы он все-таки поборол сомнения и решил вернуться. К Орландо…
Но, позвольте, ведь именно Орландо познакомил его с Мэйзом. Получается, что во всем виноват именно он! Ведь не мог же он не знать о причудах своего бывшего любимого студента?
Ромео метнулся обратно в спальню и стал торопливо одеваться.
Сейчас!
Сейчас же он пойдет к Роуду и все выяснит. Выскажет все о том омуте унижения, в который тот его швырнул, когда в один прекрасный солнечный день подвел его к незнакомому мужчине на скамейке!
4.
Господь стремительно шагал по темной галерее. Он озарял ее своим ослепительным сиянием, и его твердые шаги оглушительными раскатами разносились под стрельчатыми сводами.
Галерея, этот длинный прямой тоннель, начиналась на Сумеречном Краю Райского сада, и вела к Роковой Черте, от которой круто вниз, в бесконечность, уходила исполинская винтовая лестница, которая спускалась в самые недра Огненной Геенны.
Он шагал, не замечая того, что райские духи и ангелы, что обычно следовали за ним по пятам, все отстали, в страхе. Он не замечал, что с деревьев, до конца мироздания вросших в древние стены галереи, срывались сухие, мертвые листья, и вихри, которые поднимались от его развевающегося платья, кружили их в последнем танце, перед тем как навечно опустить на потрескавшиеся плиты пола.
Брови Господа были нахмурены. Слишком уж часто ему приходилось проходить по этому тоннелю, в вотчину его брата.
Бог чувствовал гнев. Праведный, всесильный, абсолютный гнев.
Через некоторое время он ощутил, как воздух наполняется запахом серы: выход из галереи был близко. Он прибавил шаг, и вскоре увидел впереди багряные отблески во тьме. Это был выход.
Придерживаясь за стену, поросшую прохладным мхом, Господь переступил через Роковую Черту.
И оказался на самой вершине Лестницы.
Божественный свет разлился вокруг него и осветил все вокруг.
На мгновение, у него закружилась голова: пространство, открывшееся его глазам, было столь обширно, и столь бескрайне пусто, что к нему невозможно было привыкнуть, что даже у Бога могла закружиться голова.
Черно-красное огненное небо Ада окружало его. Наполненное ядовитыми парами, оно то и дело вздрагивало длинными трескучими стрелами молний. По нему плыли рваные пыльные облака, удушливо пахнувшие гарью. В них тонула Лестница.
Ступив на первую ступеньку, Господь посмотрел вниз. Под его взглядом облака расступились, и взору, бесконечно далеко внизу, предстала, объятая жарким пламенем, словно лабиринт, запутанная, Геенна огненная.
Туда-то и лежал путь Бога.
Лестница была почти бесконечной. Числа ее ступеней никто не знал, ведь у них и не имелось постоянного числа.
Предназначением лестницы было связывать Ад и Рай между собой, но не допустить, чтобы их обитатели попадали в противоположные миры. Если на закрученный марш ступало копыто черта или воздушная стопа ангела, количество ступенек немедленно возрастало до бесконечности. Ни Ангелы, ни Черти не могли преодолеть их все.
Едва платье Господа коснулось древнего камня первой ступени, лестница тяжело дрогнула и пришла в движение. Она начала тут же сокращаться, она бесшумно сжималась, будто исполинская пружина.
С каждым мгновением, огни Геенны все приближались, и вскоре гомон ее жизни достиг слуха Бога, и зрению предстали мощеные ониксом улицы Ада, словно срисованные со средневековых земных картин.
Божественный свет проник сквозь облака и засиял над Адом гораздо раньше, чем сам Господь ступил на его землю. И когда Бог сошел с последней ступени, в Преисподней уже все замерло.
Все остановилось.
Ослепленные золотыми лучами, черти пали ниц. Они прятали безобразные лица, и трепеща от страха, прижимались к камням мостовой, покрытой слоем золы.
Адские огни погасли, и караемые души на мгновение избавились от своих мук.
Но не целью Бога было вмешиваться в жизнь жителей Ада. Ему нужен был только его Брат. Он окинул взором оцепенелую Преисподнюю, и в молчании продолжил свой путь.
Он шел быстро, его шаги поднимали тучи пепла с земли, но грязь не пачкала его платья.