Россия 2020. Голгофа
Шрифт:
— Меньше, чем хотелось бы, — сказал Тайзиев, — на них нет твоей крови.
И снова смешки.
— Аллаху ведомо, как еще сведутся пути жизни нашей. Зачем ты распространяешь куфр, аскер? Зачем ты возвращаешь людей в джахилию? [89] Зачем вводишь их в смущение, когда перед ними раскрылся свет Истины?
— Смущение, — сказал Тайзиев, — о да, я испытал смущение. Я испытал смущение, когда люди одного со мной народа перегородили дорогу мне и моим машинам и назвали меня оккупантом. У них было мало оружия, но они были в гневе и готовы были разорвать меня голыми руками. Все это потому, что носители света пришли к ним в село. Они изнасиловали и убили ребенка, и люди хотели, чтобы кто-то ответил за это. А второй раз я испытал смущение, когда навстречу мне вышел местный амир, сглаженный выпитым им харамом, его
89
Термины из ислама. Куффар (куфр) — отсутствие нравственного стержня, духовный вакуум, безверие. Куфр считается основой любого греха. Джахилия — невежество, состояние, когда люди не знают шариата Аллаха и не живут по нему. По сути, все страны, кроме разве что Саудовской Аравии и некоторых других, считаются куффарскими странами, и боевые действия против них разрешены.
— Веры невозможно достигнуть, не пройдя через тяжкие испытания…
— О, да. В этом — ты прав. Мои люди верят в справедливость, и я тоже. Если хочешь, приди к нам, и мы расскажем тебе про справедливость, как ее понимают здесь, на нашей земле…
— Сейчас приду… — отозвалась трубка.
Сначала Тайзиев не понял, о чем идет речь, трубка исходила кристально чистым молчанием, прозрачным, как слеза, и молчание это стоило восемь долларов в минуту, очень существенная цифра. Но он ждал, ждал молча, чтобы не выявить свое неведение и не ослабить свои позиции в переговорах перед представителем исламистов, судя по всему, занимающему очень высокое положение в террористической иерархии. А потом словно дохнул великан… и что-то разорвалось с ослепительной вспышкой за окном, и ночь ворвалась в кабинет подобно курьерскому поезду, вывалив раму вместе со ставнями и затопив кабинет чернотой…
Полковник Тайзиев пришел в себя на полу, хорошо, что окно было пластиковым, иначе лицо ему изрезало бы стеклом в хлам. Он лежал на полу, и тянуло дымом, а рядом сочилась гудками вызова телефонная трубка спутниковой связи. Он машинально нажал на кнопку с зеленой трубкой, поднес аппарат к уху.
— Хвала Аллаху, аскер… — раздался в трубке тот же голос, — Аллах дал нам для последней битвы за Халифат куда лучшее оружие, чем то, что было у нас раньше. Мой сын, аскер, родился в пещере. У него не было дома, потому что его отняли американские бомбардировщики. У него не было неба, потому что его отняли американские беспилотники. У него не было детства, потому что он, как и все, хотел только одного — отомстить.
— Это не мы бомбили твою страну.
— Неважно, аскер. Вы — такой же куффар, как и Соединенные Штаты. Ваш народ так же пребывает в джахилии, а ваши власти преследуют и убивают мусульман, вся вина которых в том, что они хотят молиться Аллаху не так, как это им приказывают делать. Когда у нас не было оружия, мы надевали на себя пояс и шли, чтобы разменять свою жизнь на жизнь десятка кяффиров, это было великой наградой. Хвала Аллаху, у нас теперь достаточно другого оружия, такого же, как у кяффиров. И если солдаты Аллаха были непобедимы, когда из оружия у них был только автомат, то до какого моря дойдут они сейчас?
— А чем виноваты те люди, которых ты убил сейчас? — спросил Тайзиев.
— В том, что они посмели усомниться. Вера, аскер, предполагает безоговорочное следование. Повиновение без единого слова. Они были слабы в вере, и их постигла не моя кара, а кара Аллаха.
Человек этот говорил по-русски так, как будто тут родился.
— Ты хорошо говоришь на языке своих врагов, Азат.
— Я учился в Русне. Русисты учили меня, как убивать, не зная о том, что учат, как убивать их же самих. Русня тоже мало в чем виновата, кяффир. Просто она ближе, чем Америка. Скоро вся Русня станет принадлежать нам, и у нас окажется Кубт ут’Аллах [90] . Тогда и заокеанские куффары ответят за те унижения и притеснения, которые они принесли мусульманам.
90
Кулак
— Ты говоришь о том, чтобы воевать с американцами, но ты еще не победил нас. Приди сюда и докажи, что твои слова не пусты.
— Я бы с радостью убил тебя, аскер. Клянусь Аллахом, ты достойный враг, и убить тебя — хороший ибадат [91] . Но я не хочу, чтобы за твой куффар ответили жители села, которых ты обольстил своими лживыми речами. Поэтому я говорю тебе: если ты уйдешь из села и возьмешь с собой только несколько своих человек, мы не причиним вреда селу и не обрушим карающий меч Аллаха на его жителей. Можешь бежать от битвы, можешь идти к русистам, которым ты служишь, и предложить им свои услуги… Я бы даже предпочел второе, потому что так мы быстрее встретимся в бою. Если ты будешь упорствовать в разнесении куффара и ширка, клянусь Аллахом, мы обрушим на то место, где находишься ты, сталь и огонь, а потом войдем и принесем Аллаху тех, кто еще будет оставаться в живых. Клянусь Аллаху, мы не оставим в живых никого, ни женщин, ни детей, ни стариков. Потому что все они — куффар и убить их есть дело на пути Аллаха…
91
Форма поклонения Аллаху, некие действия, подтверждающие принадлежность человека к исламу и выполняющие те или иные нормы шариата. Считается, что убийство неверного так же есть форма поклонения Аллаху.
Тайзиев помолчал. В коридоре уже топали ботинки…
— Сколько у меня времени? — спросил он.
— До середины этого дня, аскер. Только до середины этого дня, ровно.
Дверь распахнулась.
— Он жив! — крикнул кто-то по-русски.
— Клянусь Аллахом, мы еще встретимся.
— На все воля Аллаха, аскер. Вся наша судьба на ладони одного лишь Аллаха…
Старика звали Абдалла.
По селу было выпущено только два снаряда. Один упал недалеко от здания правления, не причинив особого вреда. Второй упал как раз в овраг, где копали землянки, готовясь к долгой зиме, беженцы из Башкирии.
Бывший полковник Марат Тайзиев и бывший механизатор, победитель республиканских соревнований среди механизаторов, стояли на краю оврага. Снаряд упал как раз в сам овраг, не на краю, а в сам овраг, оставив в нем всю свою свирепость и мощь. Трупы передавали снизу вверх по рукам, укладывали на краю оврага на листы полиэтилена. Мулла тут же читал фатиху, и отпетых грузили на грузовики и увозили хоронить.
— Спаси нас, Аллах, — сказал Тайзиев, смотря на окровавленный овраг, — спаси нас, Аллах, за что ты караешь нас…
— Когда настала пора первого бесчинства, мы послали против вас наших могущественных рабов, которые прошлись по всем краям, и обещание было исполнено, — старик наизусть процитировал Коран, — когда-то мы жили в большой стране и жили мирно многие десятки лет, и никто нам не мешал жить так, как должно. Пусть говорят про то время: мы не могли молиться Аллаху, но Аллах был в сердцах наших и в делах наших, а это куда лучше, чем на устах. Но мы разрушили эту страну и стали жить в новой, где нам разрешили строить мечети и молиться Аллаху. И мы молились, но Аллаха не было в сердцах наших, и в делах наших, он был только на устах наших, и уста были лживы. И вот мы снова возгордились, и Аллах снова жестоко наказал нас за гордость. Враги уже на пороге, и нам нечем ответить.
Полковник сплюнул на землю:
— Я пойду и приведу сюда русских. Больше так продолжаться не может.
Старик строго посмотрел на него:
— Иди. И пусть все будет так, как угодно одному лишь Аллаху…
Осень 2018 года
Северный Казахстан
Недалеко от Кустаная
Кустанай — бывший Целиноград, почти русская, совсем не казахская земля. Голая степь и город, выросший в ней лишь волей советских людей, только что переживших самую страшную войну в истории человечества. Разборки между жузами [92] , политические интриги и маневрирование, бои в неспокойной пограничной зоне, взрывы в Алма-Ате — все это далеко-далеко отсюда, здесь почти что Россия. Пыльная степь, хрущевские многоэтажки, громады элеваторов…
92
Клан, объединение кочевых родов. В Казахстане их всего три — Младший, Средний и Старший.