Россия и современный мир №4 / 2013
Шрифт:
Необходимо отметить, однако, что для претензий на осуществление роли стабилизатора мирового развития, России следует сначала обеспечить свою собственную устойчивость, добиться некатастрафического исхода политической и культурной перестройки в России и Евразии в целом. Насколько оправданы подобные надежды? Сможет ли Россия стабилизировать себя и стать мировым стабилизатором? Результаты зависят от множества обстоятельств, например от политических решений, которые будут приниматься и Россией (на разных уровнях), и ее соседями, и державами Окружия Коловращения, и, наконец, мировым сообществом в целом. Не в последнюю очередь зависят они и от частных лиц, их сообществ, особенно если это сообщества
Для соединения устойчивости и развития, для использования в данных целях геополитического, цивилизационного, культурного, а также ресурсного в широком смысле разнообразия для начала необходимо одновременное и согласованное решение двух ключевых проблем. Одна заключается в осознании Россией и ее евразийскими соседями своей роли мирового стабилизатора, в мобилизации ими политической воли и внутренних ресурсов на то, чтобы сыграть такую роль. Другая состоит в том, чтобы мировое сообщество и, в первую очередь, евроатлантические и тихоокеанские державы признали мировое «разделение труда» в деле обеспечения глобального устойчивого развития и перестроили свои отношения с Россией и с ее соседями ради партнерства в данном отношении.
Особая, вторичная, но от этого не менее, а в перспективе даже более важная роль принадлежит странам и культурам переходной зоны так называемого Великого Лимитрофа. Они могут и должны стать трансляторами организационных, информационных и прочих взаимодействий между уже провоцирующим развитие и тем самым дестабилизирующим мировой порядок Окружием Земли и Сердцевиной Земли, пока лишь потенциально способной (а быть может и геополитически предназначенной?) придать развитию устойчивость, а мировому порядку – стабильность.
Подобная концептуализация предназначения России – лишь одна из многих возможных. Будущее нашей страны, а во многом и мира, зависит от того, насколько полно и интенсивно будут использованы накопленные в нашей тысячелетней истории возможности понимания того, кто мы в мире и что мир для нас.
Можно спорить о том, происходило ли самоопределение Руси в момент легендарного «призвания варягов». Во всяком случае «схватывание» незавершенного союза племенных союзов и городов обручем-державой дружинного господства Рюриковичей не вызывает сомнений. Следующий, уже совершенно бесспорный акт самоопределения Руси связан с ее так называемым «крещением». В ходе этой преимущественно политической акции осуществляется крайне двусмысленный выбор цивилизационной формы, отразившийся в сказании об «испытании вер» [1, с. 370–371].
Двойное испытание четырех альтернативных образцов для подражания (их не религиозные, а геохронополитические версии – это, во-первых, деспотическая протоимперия хазар, во-вторых, полисная протоимперия булгар, в-третьих, романо-германская хризалида и, в-четвертых, теократия Византии) ведет отнюдь не к принятию какой-либо из них, хотя симпатии к византийству и подчеркиваются дважды. Подлинный акт самоопределения связан с последующим завоеванием символов теократической власти в Корсуни. Вера, а с нею модель политической организации не принимается, а завоевывается, присваивается.
Сказание о выборе веры и идейно развивающее его «Слово о Законе и Благодати» Илариона свидетельствуют, что политическая реформа Владимира была ориентирована на творческий псевдоморфоз теократии. Она была проникнута задачей не только освоения,
Эпоха ордынского владычества повлекла новые преобразования, а с ними появление четырех различных геополитических образований на месте прежней Руси. При этом происходит как симуляция, так и имитация политических форм Орды. С образованием самостоятельной Московии вновь возникает проблема самоопределения. Она концептуализуется в виде проблемы наследия Московского государства, понимаемого как личное достояние государя.
Чтобы из великого князя захолустной Москвы, лимитрофного вассала Золотой Орды стать царем (русский титул владыки Орды) «всея Руси», требовалось обосновать свое право на наследие Чингисхана. Дело упрощалось из-за раздробленности этого наследия. Московские князья прибегли к хитрому ходу – даровали земли Чингизидам из Касимова рода, сделав их тем самым своими подданными. Затем путем породнений московская ветвь Рюриковичей стала числить в своих предках Палеологов (византийское наследство), Гедеминовичей (литовское и, что важнее, киевское наследство) и Чингизидов (евразийское наследство). Наконец, были «разысканы» генеалогические связи с императором Августом (римское наследство). Все это позволило Ивану Грозному увенчать себя царской короной. Далее последовало присоединение других корон – Казанской, Астраханской и т.п.
В результате возникает крайне двусмысленно самоопределенный царский (имперский) престол: исконно русский (киевский), римский, византийский, евразийский. Призматичность такой системы была выражена очень ярко, а история с введением государств-двойников (опричнины и земщины) только ее подчеркивала.
Как выражение сакральной власти самодержавие не является только автократией в узком европейском смысле простого и прямого доминирования. К этому смыслу добавлено еще и понимание самодержавия как интегрирующей скрепы, как всеобщей мирской инстанции, наделенной властью свыше и обеспечивающей целостность мира. Концептуально самодержавие предполагает, что как власти, так и народ образуют одно политическое целое. На самом деле, эта концептуальная схема была настолько сильной, что легла в основу пожалуй самого распространенного советского лозунга «Народ и Партия – едины». В действительности любая власть в России постоянно была бы одержима этим заветом достижения единства с народом. Доминирующая в Государственной думе партия имеет характерное название Единая Россия.
Восстановление и укрепление российской государственности после Смуты потребовало нового самоопределения. С образованием в середине XVII столетия Вестфальской системы и с подключением к ней в качестве державы внешнего имперского кольца европейский фактор стал играть особенно важную роль в тогдашнем и во всех последующих самоопределениях России. Вызов получил ответ в виде усвоения европейского культурного, политического и, особенно, военно-административного наследия путем подражания Европе.
По странному совпадению на середину XVII столетия приходится завершение трансформации лимитрофного Великого княжества московского в евразийскую державу Алексея Михайловича Романова, которая ярко и точно определена Ю.С. Пивоваровым и А.И.Фурсовым как Великая самодержавная революция [6, с. 78]. Суть ее в том, что намечавшееся было формирование сословий, корпораций и слобод было повернуто вспять радикальным упрощением договорных феодальных иерархий в систему простого подчинения в виде службы и тягла. Этой тенденции отвечало и свертывание институтов политического представительства, прежде всего Земских соборов.