Россия молодая (Книга 2)
Шрифт:
– На вопросы, кои задам тебе, берешься ответить?
– быстро спросил Петр.
– Что ж, государь, не ответить. Коли знаю, так и отвечу, а коли нет прости...
Петр велел Меншикову прибрать со стола и разложил перед собою меркаторские карты, чертеж судна, циркуль, записки свои по новому корабельному строению, листы с добрыми пропорциями для галиота. Он делал все это не торопясь и взглядом как бы поверял Лукашку: испугается или нет. Но тот нисколько не испугался, хоть лицо его и было напряжено, а смышленые, зоркие глаза поблескивали
– Садись здесь, насупротив!
Денщик сесть сразу не решился, еще постоял для приличия.
– Сказано, садись...
Лукашка расстегнул кафтан у горла, сел на самый край лавки. Петр углубился в рассматривание корабельного чертежа. Лукашка улучил мгновение и быстро, подбодряюще, одним глазом подмигнул Спафариеву. Тот только шепотом застонал в ответ.
– Что сие есть?
– спросил Петр, ткнув указательным пальцем в чертеж.
– Стень-вынтреп!
– ответил калмык.
– Сие?
– Сие, государь, гротбомбрамстеньга...
– Ты что, чесноку налопался, что ли?
– неприязненно принюхиваясь, спросил Петр.
– Несет от тебя...
– Его, государь!
– скромно ответил Лукашка.
– Соскучился, покуда у шведов в узилище сидели. Две головочки покрошил, да с сухариком, да с водицей...
Петр поморщился, стал спрашивать дальше, потом велел:
– Дыши в сторону!
Денщик отвечал на все вопросы точно, ясно, все понимая, но со скукою в голосе. Потом вдруг произнес:
– То, государь, ей-ей, и ученая сорока зазубрит. Коли делаешь мне екзамен по чину - спрашивай дело. Кораблем командовать - голова нужна, ты, люди сказывают, сам мореход истинный, для чего свое царево время на вздоры тратишь. Спрашивай по-истинному!
Царь с долгим изумлением посмотрел на калмыка и усмехнулся, увидев, что тот сам напуган своими словами.
– Ну-ну!
– вздохнул Петр.
– Не без наглости ты, навигатор!
– Прости, государь, - согласился Лукашка.
– Да и то ведь, коли попал я науками студироваться, так скромника с потрохами бы сожрали...
– Сие верно!
– смелея, подтвердил из-за ящиков и кулей дворянин.
– В Парыже, государь, ежели правду...
– Ты молчи!
– крикнул Петр.
– Шаматон, собака!
И опять стал спрашивать калмыка и, спрашивая, заспорил с ним, где лучше и ловчее закладывают корабельный киль - в аглицких верфях али в голландских. Царь горячился и зло таращил глаза, а Лука был спокоен и даже посмеивался - так совершенно был уверен в своей правоте. И болезни корабельного дерева - табачный сучок, крапивный сучок, роговой - калмык знал, и как вить пушечный фитиль, и как вязать морской узел - кошачьи лапки...
– Ну, братец, утешил!
– сказал Петр, утомившись спрашивать и спорить.
– Зело утешил. Добрый моряк с прошествием времени будет из тебя для флоту русского. Женат?
– Нет, государь, не женат...
– Оженим. И невесту тебе сыщу - лебедь.
Подумал, потер шершавыми ладонями лицо, отфыркнулся,
Петр диктовал быстро, отрывисто:
– За сии доброхотные к отечеству своему заслуги холопя дворянина Спафариева калмыка Лукашку именовать отныне господином Калмыковым Лукою... по батюшке... Написал?
Меншиков написал только "за сии доброхотные", но кивнул головою:
– Пишу, государь...
Петр задумался на мгновение:
– По батюшке - Александровичем!
Меншиков изумился, взглянул на Петра.
– Пиши, пиши!
– крикнул тот.
– Будет тебе сей Калмыков названным сыном, ты ему и приданое дашь - на обзаведение что человеку нужно: мундир, шпагу, золотишка в кошелек, ты у меня не беден, есть из чего... Далее пиши: сему Калмыкову звание дадено отныне мичман, и служить ему надлежит на фрегате "Святой Дух" в должности старшего офицера здесь, в Ладоге, покуда не опрокинем мы крепость Нотебург. Написал?
– Пишу...
– Больно медленно пишешь...
– Кую ночь не спамши, государь, понеже...
– Понеже! Пиши далее: дворянина же Спафариева жалуем мы...
Петр помедлил, жестко усмехнулся и заговорил раздельно:
– Жалуем мы званием - матрос рядовой и повелеваем ему служить без выслуги лет, сиречь пожизненно, на том корабле, где флаг свой будет держать флоту офицер господин Калмыков Лука Александрович...
Дворянин громко всхлипнул за своими ящиками. Петр на него покосился, сказал назидательно:
– Ишь, разнюнился! Ранее надо было думать...
– Я - думал!
– с тоскою произнес недоросль.
– Я, государь, думал, что отменными своими манерами и галантом при твоем дворе замечен буду. Бывает, что некоторые сиятельные метрессы посещением княжества и столицы удостаивают, надобны им шевальеры галанты для препровождения времени... И сей обиходный политес...
Петр захохотал, замахал руками:
– Сему пять годов обучался? Пять годов? Либер Сашка, слышишь, на что казна наша пошла? Да господи, да ежели для метрессы галант занадобится, мы нашего Преображенского полку солдата... любого... о, господи...
Он не мог говорить от смеха, отмахивался руками, тряс головой. Отсмеявшись, утерев слезы ладонью, приказал Меншикову:
– Налей-ка нам, Данилыч, по кружечке анисовой для утра - господину флота мичману да мне. Ныне весь день трудиться, зачнем с богом штурмовать. Выпьем покуда для сугреву, а господин рядовой матрос Спафариев спляшет нам, чему его в граде Парыже обучали. Танец алеманд, что ли?
Страшно побледнев, дворянин высунулся из-за ящиков, сказал с ужасом:
– Помилуй, государь-батюшко!