Россия, общий вагон
Шрифт:
– И что ты хочешь этим сказать? Что я буду ночевать на улице? Я-то переночую, мне не привыкать. Но учти, это будет наша последняя ночь! – оставив бедного рыцаря наедине с закрытой дверью, Аля стала спускаться. – А ты что там топчешься? Моему мужчине помощники не нужны! Иначе это не мой мужчина. Пойдем, пусть делает что хочет. Я об этом думать не желаю, а тебе – запрещаю!
Аля схватила Никиту за руку и потащила вниз. Было два часа ночи. Все соседи на дачах. Даже лом попросить не у кого. Никиту всерьез беспокоила
«Э-Э-ЭХ, СВЕЖИЙ ВЕТЕР ПО ПОЛЯМ ЗАГУЛЯЛ...» – раздалась в тишине гулкая песнь одинокого путника.
«Э-Э-ЭХ, СВЕЖИЙ ВЕТЕР...» – Судя по звуку шагов, долетавшему из-за кустов, певец еще и приплясывал.
Над головами у Али с Никитой с треском распахнулось окно, и невидимая фурия вкрадчиво поинтересовалась у ночного мира:
– Так-так, и у кого это там свежий ветер чего-то там сделал?! А кто обещал быть дома в десять трезвый и с зарплатой?!
Шаги остановились. Фурия хищно сопела. Из-за кустов вскоре опять донесся «свежий ветер», в котором, правда, уже звучало отчаянье.
В квартире что-то загрохотало. Аля с Никитой решили было, что это рухнула фурия, поверженная самоубийственной дерзостью ночного трубадура. Но через несколько секунд живая и невредимая фурия, похожая на фрекен Бок, в развевающемся халате и со скалкой в мощной руке, вылетела из подъезда и метнулась к кустам, за которыми догуливал свое «свежий ветер».
Песня оборвалась. Домомучительница протащила мимо Али с Никитой расхристанного мужичонку. Певец свежего ветра понуро шевелил в воздухе ногами, икал и печалился. Парочка скрылась в подъезде, и из логова фурии донеслись звуки семейной бури.
Потом потрепанный трубадур высунулся в окно остудить повинную голову. Но свежий ветер вновь раздул в нем пожар протеста. Увидев Никиту, мужичонка заголосил с новым вдохновением:
– Парень! Эй, парень! Слушай мой завет! НИКОГДА НЕ ЖЕНИСЬ!!!
Могучая десница схватила бунтаря за шиворот, оторвала от подоконника и швырнула обратно в лоно семьи. Окно захлопнулось. Из темноты вышел бледный Алеша с ключами.
– Что, дверь выломал? – зевнула Аля.
– Н-н-нет, п-п-по трубе з-з-залез в-в-в окно.
– Упал что ли?
– Н-н-нет.
– Тогда чего заикаешься? Тоже мне подвиг – на второй этаж забраться! – Аля презрительно пожала плечами и пошла домой спать.
Никита посмотрел на окно. На водосточную трубу. На тихого программиста, который в школе все десять лет был освобожден от физкультуры. И молча пожал Алеше руку. Пока Аля не видела.
10
Из Подольска Никита вернулся с тремя рублями в кармане. Потому что излечение от России, празднование «юбилея» и чествование рыцаря Алеши, забравшегося на второй этаж по трубе, растянулись на несколько дней.
На Курском вокзале в пять утра было странно. На первом ларьке, где Никита хотел купить сигареты поштучно, вместо традиционной «Вернусь через 5 минут», висела записка: «Ушел ловить Бен Ладена».
Во втором ларьке престарелая продавщица изумленно читала «Голый завтрак». Видимо, в книге ее привлекла яркая обложка и аппетитное название. Попасть в Интерзону она явно не ожидала.
В третьем ларьке два кавказца делали что-то тайное. Когда Никита постучал в окошко, они одновременно подпрыгнули, обрушили друг на друга лавину коробок, попытались бежать, столкнулись лбами, продали Никите за три рубля пачку Gauloises и захлопнули окошко.
У метро, в ожидании открытия, столпилась порядочная массовка. Никита, окончательно обнищавший, пошел стрелять у сограждан десять рублей. Идти пешком в Алтуфьево через всю Москву ему казалось подвигом, достойным Геракла. Гераклом Никита себя никак не ощущал, особенно в то утро.
Люди встретили Никиту прохладно. Кто-то говорил, что денег нет, а есть лишь карточка на одну поездку. У кого-то были «только крупные купюры». Кому-то было лень доставать кошелек. Тетка с большими сумками сказала: «Мы работаем – и ты работай! Нечего тут!», а усатый мент пригрозил отвести в отделение.
У самого входа в метро зашевелился бомж. Никто, в том числе и Никита, не обратил на него внимания. Меж тем бомж, пошарив в безразмерных карманах, извлек на свет мятую десятку. Величественно приблизившись к Никите, он протянул ему деньги и победоносно посмотрел по сторонам. Публика сделала вид, что ничего не произошло.
Никита с бомжем подружился. «Carthago delenda est!» – сказал тот, глядя, как люди штурмуют двери метро. И объяснил удивленному Никите, что получил два высших образования, но разочаровался в науке и стал «бродячим философом».
Тут же последовала лекция о смысле жизни:
– Жизнь – это эскалатор, идущий вниз, – бомж достал из широких штанин свалявшийся бычок и уселся на корточки. – Внизу, разумеется, расположен ад. Или небытие. Или смерть. Кому как больше нравится. Наша цель – подняться наверх. Туда, где находится Бог. Или свет. Или спасение. Не будем спорить о терминологии. Это неважно, когда эскалатор идет вниз.
Возьмем обычного человека. Его нормальное желание – подняться. Но все усилия съедаются обратным движением эскалатора. В итоге – человек стоит на месте. Что делает большинство? Разумеется, самое простое. Они устают, садятся на ступенечки с бутылочкой пивка и плавно съезжают вниз. Только избранным удается развить такую скорость, чтобы преодолеть инерцию и подняться!
– А вы? – грустно спросил Никита. – Вы как? Тоже на ступенечках с пивом?
Мыслитель огрел его трагическим взглядом и ответил:
– Я иду вверх. Причем в тысячи раз быстрее всех остальных. Только мой эскалатор несется вниз с такой скоростью, что большинство из вас за секунду скатилось бы в ад. А я держусь уже пятьдесят три года. Если бы я, с моим умом и талантом, шел по вашему эскалатору – давно бы был на вершине!
– А почему у вас эскалатор такой быстрый?
– Потому что собаке – собачья смерть, – отрезал бомж, раздосадованный вопросами. – Откуда я знаю почему. Разве меня спросили? Мы вообще ничего в жизни не решаем. Единственная наша свобода – это свобода выбирать отношение к той судьбе, которая досталась. Я к своей отношусь философски.