Россия, общий вагон
Шрифт:
Работая в ФСБ, Тема приобретал новые привычки. Но это не заставляло его отказываться от старых. Например, он по-прежнему переводил Жижека, зарабатывая на антибуржуазной философии гораздо больше, чем на страже федеральной безопасности. Поэтому и безопасность эту Тема охранял спустя рукава. Все секреты, почерпнутые им в недрах «конторы», он щедро разбалтывал своим боевым друзьям.
«Тема, почем государственная тайна?» – говорил ему теперь Рощин вместо приветствия. И предлагал прорубить в стене страшного здания окошечко, нарисовать вывеску «ЧП Бутман» и вывесить расценки.
В частности, Тема выяснил, что в ФСБ есть «дела» на всех без исключения. У обычных, законопослушных граждан, папочки тоненькие и скучные: где родился, где учился, где работал, на ком женился. И все.
А вот у граждан, вызывающих у государства определенный интерес, дела растут и пухнут. Например, в «деле Рощина» хранилось несколько дословных конспектов его лекций, на которых речь шла о творчестве Бориса Савинкова и о романе «Бесы». Несмотря на уверения Темы, что папки пылятся в архиве (в тех самых подвалах, где, как считал старый Бутман, находятся пыточные камеры) и никому до них нет дела, Рощину этот факт весьма не понравился. Кто-то из студентов стучал. И это было неприятно.
Верный товарищескому долгу больше, чем присяге, Тема выкрал из архива дело. И торжественно подарил Рощину на день рожденья русской революции. Узнал он и имя осведомителя. Это была Маргарита Рукосуева. Та самая Рита в трусиках. Вот на что может подвигнуть женщину неразделенная любовь!
А еще в своих странствиях по архивам ФСБ Тема наткнулся на дело Михаила Вострухина – того самого бледного Миши, которого Рощин лечил Генри Миллером. В папке было множество фотографий Миши под красными флагами, где серп и молот перекрещивались на манер свастики. Видимо, Миша, осчастливив изрядное количество «Тань», нашел-таки у себя на полу оброненную Рощиным книгу Лимонова, прочитал и на этот раз – поверил.
Карьера человека в штатском закончилась, как и предсказывала его родительница, довольно быстро. Однажды Тема сидел на работе и читал в Интернете очередную статью Жижека, которую ему предстояло переводить. Тут у него за спиной раздались шаги командора, и Темин начальник произнес роковую фразу:
– Завтра вы едете в командировку. В Чечню.
Тема встал из-за стола и тихо, но смело, как декабрист на допросе, ответил:
– Нет, в Ичкерию я не поеду!
– Тогда пишите рапорт! – рявкнул палач, изувер и душегуб, даже не обратив внимания на недозволенное название мятежной республики.
И Тема написал рапорт. А потом сделал то, о чем, по его словам, мечтал со дня поступления на службу. Отдавая рапорт, Тема наклонился и вежливо сказал на ухо своему, теперь уже бывшему начальнику: «Иди ты на ...!»
Потом повернулся и медленно, с достоинством, покинул кабинет. Правда, за дверью нервы у «молодого бунтаря» сдали, и Тема бросился наутек, забыв даже захватить дискеты с переведенными текстами Жижека, о чем впоследствии очень жалел. Потому что переводить пришлось заново.
– Я же тебе говорил, Нюша! Я всегда знал, что вырастил героя! Моя кровь! Моя школа! Моя порода! – восклицал Яков Петрович, выпивая у себя на кухне «за подвиг разведчика» и впервые за долгое время чувствуя полное демократическое раскрепощение.
Потом Тема, по-прежнему не хотевший воевать за «сохранение государственной целостности РФ», поступил в аспирантуру и, обеспечив себе пацифистское будущее на несколько лет вперед, занялся изучением истории современных радикальных партий. В списке источников аспирант Бутман с гордостью ставил ссылку на секретные архивы ФСБ.
16
Когда им было по 19 лет, Яську, писавшую дикие верлибры про чеченских боевиков и левых эсеров, позвали в Москву на какую-то радикальную презентацию.
В поезде Яся обнаружила, что потеряла все свои тексты. А наизусть она помнила только чужие стихи. Подумав немного, она беззаботно тряхнула красно-черно-белой челкой и закричала:
– О! Придумала! Маленькое лирическое стихотворение! Все очумеют!!
Презентация выдалась на редкость радикальной. У входа в полуподвальное помещение наблюдались персонажи, которым незачем было ни читать, ни слушать стихи. Им было хорошо и радикально безо всего. На асфальте высокомерно спал поэт Андрей Родионов. Рядом сидел печальный панк Плакса и горько вглядывался в горлышко бутылки. Бутылка была пуста. Писатель Рахманинов с золотыми зубами и бандитской рожей вымогал в большую кепку мелочь у прохожих. Еще несколько литературных деятелей возбужденно обсуждали, что, где и сколько они пили вчера и с кем после этого подрались.
Внутри обреталась более пристойная публика. Под большим портретом Саддама Хусейна и маленькой фотографией Маяковского сидели разнообразно заросшие юноши и расплывчатые девушки с пирсингом. У микрофона стоял сутулый мальчик пубертатного вида и дерзко декламировал:
– Братцы! Я хочу ибатца!
Зрители разражались одобрительными аплодисментами. Поэт кланялся и продолжал:
– Я люблю тебя....– юноша выдерживал мхатовскую паузу. Публика ждала, затаив дыхание. – Ибать! – выдыхал чтец к вящему удовольствию собравшихся.
Потом к микрофону походкой лунатика вышла лысая поэтесса Шура. Шура явно не понимала, где находится, и затравленно озиралась по сторонам. Она топталась на сцене около минуты. Зал молча ждал. Наконец поэтесса увидела микрофон, и ее лицо приобрело смутный оттенок осмысленности. Жестом рок-звезды она резко схватила стойку, открыла рот, постояла немного и вдруг произнесла:
– У меня проблемы...
После этого Шура обреченно замолчала.
– Амфетамин, бутылка водки, трава, пятьдесят грибов и две таблетки торена, – громким шепотом сообщил бывший Шурин муж, сидевший рядом с Никитой.
– У меня проблемы... – снова попыталась начать Шура и отчаянно посмотрела в толпу.
Известный литературный гей подсунул лысой поэтессе книжку, раскрытую на стихотворении про проблемы. Шура повертела книгу в руках, жалобно поежилась и попыталась засунуть руки в карманы. Но промахнулась. Книга упала на пол. Всем вдруг стало ясно, что живой Шура не сдастся.
– У МЕНЯ ПРОБЛЕМЫ!!! – закричала она, приложив руки к губам, как на картине Мунка.
Яся не выдержала, подползла к сцене, выдернула из-под Шуриного ботинка книгу и яростным шепотом стала диктовать: