Россия, общий вагон
Шрифт:
Отец Борис, открывший детский приют в уральском городке Верещагине сказал: «Только не спрашивайте, сколько у нас ребятишек! Тут целая китайская народная республика! Я давно со счету сбился. Знаю, что пятерых сам заделал, пятерых усыновил, а дальше – уже затрудняюсь. Я человек простой, у меня с кулькуляциями плохо! Но любви-то на всех хватит!»
21
Как всегда, все произошло случайно. Начался дождь. Никита спрятался под козырьком подъезда какой-то элитной высотки. Железная дверь у него за спиной тоненько запищала и попыталась открыться, но на полпути лишилась сил и поехала обратно. Никита потянул за ручку и извлек на свет крохотную старушку.
Согнувшись в три погибели, она тащила ведро с грязной водой.
– Вы что, полы моете? – ахнул Никита, вынимая из скрюченных пальцев алюминиевую дужку.
– Мою, мою! – радостно откликнулась старушка. – Мир не без добрых людей!
– Да вам лет-то сколько? – Никита выплеснул воду в кусты.
– Вот спасибо! Восемьдесят с утра было.
– Сидели бы дома спокойно. Вам уже отдыхать пора. А полы пусть кто-нибудь другой моет.
– Да ты зайди, что ли. Дождик переждешь. Холодно на улице-то.
Таскать по этажам ведра с водой Таисия Иосифовна Никите позволила, а вот доверить швабру наотрез отказалась.
– Так чего же вам дома не сидится? – продолжал допытываться Никита.
– Так потому что нет.
– Чего нет?
– Того и нет, про что ты любопытствуешь.
– Как так?
– Мой дом в Грозном был. Десять лет как разбомбили. Приехала к братьям в Москву, сами позвали.
– И что?
– Что-что! Известно что. Кому лишний рот-то нужен? Дети у них взрослые, грамотные. Пускай, говорят, государство о ней заботится. Ну и ушла оттуда.
– Где же вы живете?
– Тут и живу. По ночам.
– В подъезде?
– Ну зачем в подъезде?. Нет, в комнате для привратниц. Они ночевать домой уходят, а я сплю у них на диванчике. И мне хорошо, и им выгодно: деньги-то они за полные сутки получают.
– А днем?
– Днем полы мою. Шестнадцать этажей тут. В некоторых квартирах за лежачими хожу, пока родня на работе. Обедом их кормлю. И себе чего-нибудь между делом сварганю. Пока управишься, уже и вечер. Много добрых людей на свете!
– А государство?
– Тоже грамотный! Пристали с вашим государством! Ему-то что? Куда ни пойду, везде мне тычут: «Зачем в Москву понаехала?» Пыталась беженца оформить, не дают, бумажку требуют, за которой в Грозный ехать надо. А куда мне? Рассыплюсь по дороге. Так и живу без паспорта.
«Простите, пожалуйста», – чуть было не сказал Никита, но слова застряли в горле.
Из квартиры вышел толстый подросток с бультерьером. Увидев жильца, Таисия Иосифовна засуетилась, вырвала из рук Никиты ведро, метнулась к швабре, стукнулась о перила, отозвавшиеся жалобной нотой.
Бультерьер подогнул кривые лапы и обгадился. Недоросль заржал и щелкнул жвачкой. Никите захотелось убить обоих. Но тут приехал лифт, и животные исчезли.
– Ты бы шел, что ли. Дождь кончился, – нервно сказала Таисия Иосифовна. – Как бы меня не попросили отсюда. Скажут, чужих в дом пускает, а сама-то кто?
Никита держался за подоконник. Ему казалось, что пол и потолок меняются местами. Голос старушки доносился как со дна колодца. Никита рванулся и выплыл обратно.
– Таисия Иосифовна, я... мы...
– Иди, иди, – старушка подталкивала Никиту к дверям.
– Потерпите чуть-чуть! – крикнул он, обернувшись на пороге. – Так будет не всегда! Я обязательно что-нибудь придумаю!
В ответ из кустов донеслось нутряное урчание. И высунулась довольная морда бультерьера.
– А что ты можешь сделать? Каждый день приходить таскать ведра? Перевезти ее в свою съемную нору, из которой тебя самого, того и гляди, вышвырнут за неуплату? Ходить по инстанциям и собирать справки? Написать пафосную статью в газету? Это все разговоры в пользу бедных! – Юнкер был настроен критически, и приятная беседа за бокалом «Кьянти» явно не клеилась.
– А ты что предлагаешь? Бутылку вина? А если не поможет, то две? – вспылил Никита, напитавшийся от бультерьера каким-то неисчерпаемым зарядом злости.
– Я предлагаю не рвать на себе волосы. И главное, никогда не обещать того, что ты объективно не сможешь сделать, – спокойно ответил Юнкер, рассматривая бокал на свет. – Я не циник. Я реалист.
22
С каждой минутой надежда доехать до населенного пункта Данилово, откуда ходили электрички, становилась все более размытой. Как дорога, съедаемая дождем. Наконец деревенский автобус окончательно увяз, дернулся несколько раз и надорвался. В салоне тут же погас свет, и пассажиров обступила дремучая хмурая родина.
– Все, шабаш! – устало и как-то по-родственному сказал водитель. – Кто в силах, до Крестов шагайте, там еще в девять автобус на Кинешму поедет, а кто не может – тут Горки рядом. Километра два. Там в школе заночевать можно.
В окна с удвоенной силой забил ливень.
– Ишь, как из брамс бойта поливат! – вполголоса проговорила толстая женщина с корзиной антоновки, прижимаясь лбом к плывущему стеклу.
Все фразы в темноте звучали значительно и правильно, словно попадали в центр души, в яблочко, и касались самых главных в жизни вещей.
– Да, разверзлись хляби небесные, разверзлись... – вздохнула маленькая старушка, мелкими движениями поправляя платок.
Черный ветер скулил, обвивая обездвиженное тело автобуса. Водитель тянул вонючую папироску, слушал речитатив воды и тоже, казалось, думал о важном. Некоторое время все заворожено молчали.
– Вот ехали в автобусе и вдруг попали в Ноев ковчег, а Горки – это гора Арарат, – сказал паренек лет десяти, сидевший рядом с маленькой старушкой. Старушка завздыхала еще громче и стала креститься.