Россия, общий вагон
Шрифт:
ЛУЧШЕ БЫ ТЕБЯ НЕ БЫЛО НИКОГДА!
Лучше бы он пошел тогда на пару по археологии. А не сидел на подоконнике, читая Ницше. Да, вот кто во всем виноват! Заратустра!
Тогда бы смешная девчонка с зелеными волосами и в длинном черном пальто стрельнула бы зажигалку у кого-нибудь другого. А потом, может, в тот же день, познакомилась бы с космонавтом, королем Туниса, чемпионом мира по сноуборду, испанским летчиком, японским шпионом... Да с кем угодно! Приключения всегда сыпались на нее, как из рога изобилия. Познакомилась бы и махнула куда подальше от скучного универа, где зимой было холодно даже в верхней одежде и в ручках замерзала паста.
И никогда бы не врезалась на полном ходу в жизнь и судьбу улыбчивого студента Никиты, который часто падал в обморок.
Но это произошло.
Девочка появилась из-за поворота, и Никита вздрогнул. Это было узнавание с первого взгляда. Не любовь, как пишут в романах. Просто ее лицо, никогда не виденное раньше, было ему уже знакомо. Да так, как может быть знакомо только лицо родного человека, в которое ты смотрел всю жизнь.
Девочка улыбалась Никите. Тоже как доброму знакомому. И шла прямо на него.
Между прочим, на соседнем подоконнике сидел потасканный ветеран филфака по прозвищу Тыква, учившийся в универе уже двенадцатый год и умевший три минуты говорить, используя исключительно ненормативную лексику, причем ни разу не повторяясь. И ты вполне могла бы у него попросить зажигалку, но тебя понесло именно ко мне.
А потом ты бодро отправилась курить в мужской туалет, потому что это была первая неделя первого курса, и ты еще не выучила, куда ходят на перекур приличные девочки.
А вернувшись, вместо зажигалки, вылила на Никиту целый ушат восклицательных знаков и невероятных историй про Лию Ахеджакову, «с которой тоже всегда случается все плохое».
– Однажды она на репетиции упала в оркестровую яму и сломала ногу! Спектакль остановился! Все ждали, пока с Ахеджаковой снимут гипс! И вот нога срослась, и Ахеджакова побежала скорее на репетицию! И так торопилась, что поскользнулась и сломала вторую ногу! Ты представляешь! И все опять ждут! Наконец, оклемалась. Режиссер за ней свою машину прислал, чтобы она снова никуда не свалилась, и все хорошо вроде бы, репетиция начинается, актеры монологи произносят, и вдруг одна декорация ломается и летит вниз! И все успели разбежаться! Кроме Ахеджаковой! Декорацию поднимают, и режиссер, заранее в истерике, спрашивает: «Ну, что, Лия, какую ногу ты на этот раз сломала?!» А она из-под декорации жалобно пищит: «Руку!»
Все это, как выяснилось через полчаса, говорилось к тому, что зажигалка, которую девочка взяла у Никиты, взорвалась у нее в руках. За что девочке было ужасно стыдно. Никита смеялся и не замечал аварийные сигналы датчиков: «Внимание! Разгерметизация!»
А одиночество уже дало течь. Одиночество уже было разрушено. И девочка, которую звали Яся, «потому что родители ждали мальчика и девять месяцев общались с Ярославом», незаметно для себя, а тем более для Никиты, уже вливала в его кровь самый сильный и коварный наркотик. Без которого он больше не сможет жить.
Это невозможно, невозможно, невозможно.
И это произошло.
И тут пришла эсэмэска, от которой ему захотелось кричать еще громче. Уехавшая Яська писала из поезда недозволенные убийственные слова: «Мальчик мой! Я хочу к тебе! Пошли они все! Я сижу и плачу! Я всегда хотела только к тебе!»
Дальше шло совсем нецензурное.
Нежные слова, которыми они когда-то называли друг друга.
Слова, стертые из памяти.
Мгновенно стертые в порошок годы выживания в мире без нее.
Это невозможно, невозможно, невозможно.
И это произошло.
А под утро Яся позвонила сама и, захлебываясь слезами, сказала:
– Не звони мне больше никогда! И не ищи меня! И не пытайся меня увидеть! Так будет лучше для всех! ПОТОМУ ЧТО ЭТО НЕВОЗМОЖНО! НЕВОЗМОЖНО!! НЕВОЗМОЖНО!!!
– Не плачь, Яся.
– Потому что я тоже тебя ЛЮБЛЮ!
– Не плачь.
– Ты обещаешь не звонить?
– Обещаю. Только не плачь.
И он сдержал обещание. И больше не звонил. И не пытался узнать про нее. Но постоянно ждал, что они случайно встретятся. Где-нибудь в переходе метро. На вокзале. На дне Средиземного моря. В кратере Везувия. В поселке Дудки. В любой угодной судьбе точке земного шара.
Он не пытался узнать. И не знал. А вот Рощин знал. И Аля знала. Но все молчали. И никто никогда. Не сказал Никите. Что Яся тогда жила с каким-то врачом, чье имя история не сохранила. И что у врача в холодильнике было много лекарств. И что у врача в ту ночь было дежурство. И что Яся была одна. И что, разговаривая с Никитой в «последний раз», она запивала шампанским пачку феназепама, пригоршню тозепама и две упаковки реланиума – «чтобы заснуть». И что потом она уснула. И что она спит до сих пор.
20
Рощин сказал: «Признайся, ты ведь не Россию ищешь, ты пытаешься от себя уехать. От тех дыр, которые в тебе оставила эта девчонка с разноцветными волосами».
Девушка в метро сказала подруге: «Это не секс. Это молитва. Мы ее творим нашими телами. Древний ритуал какой-то, экстатическое таинство. Это не оргазм, понимаешь, а он-лайн контакт с Богом. Я в эти минуты готова буквально умереть от восторга, и муж держит меня и зовет: «Вернись!..» Ой, посмотри, у меня тушь не размазалась?»
Мальчик в поезде сказал своей пьяноватой маме: «Опять я не доглядел, да? Подцепила кого-то в вагон-ресторане, да? Ой, беда с тобой, непутевая! Давай спи, не то завтра башка трещать будет! Думаешь, кавалеры твои тебе похмелиться принесут? Жди больше! Только я у тебя есть, заруби на носу, только я!»
Торговка помидорами сказала: «Хозяйки! Хозяйки подходят ко мне за рецептом семейного счастья. Дешевые помидоры из Молдовы! А всякие там бесхозные и беспутные мимо идут, им мои помидоры не нужны! Хозяйки! Хозяйки! Вот тупые! Безмозглые! Сайры отмороженные! Не хотят покупать помидоры! Не будет вам счастья! Нет, не будет!»