Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Ливен Доминик

Атака И. Гиулая на сильную позицию французов в Дьенвиле окончилась неудачно. Крон-принц Вюртембергский также столкнулся с большими трудностями, пытаясь разместить достаточное количество войск в узких проходах и на заболоченной местности вокруг Ла-Ротьера, чтобы выбить оборонявшихся французов. В конечном счете на выручку к нему подоспел баварский корпус К.Ф. Вреде, появившийся позади левого фланга французов и заставивший маршала Мармона отступить. Шварценберг не отдавал Вреде приказа участвовать в сражении, однако баварский командир по собственной инициативе пришел на звук пушечных выстрелов.

Однако самое жестокое сражение развернулось в деревне Ла-Ротьер и вокруг нее. Именно здесь союзники понесли три четверти всех потерь. Пехота Остен-Сакена штурмовала Ла-Ротьер двумя колоннами: И.А. Ливен атаковал по центру, двигаясь по дороге, а А.Г. Щербатов шел в наступление в нескольких сотнях метров к востоку. Это был первый раз, когда Силезская армия сражалась на виду у Александра I, и Остен-Сакен твердо решил произвести впечатление на императора. В прусской официальной истории говорится, что «во время атаки колонны Ливена на деревню ее оркестры играли, а солдаты пели». Метель мела в спину русской пехоте, поэтому она штурмовала деревню со штыками наперевес, не останавливаясь для ружейных залпов. Генерал-майор

А.П. Никитин, командовавший артиллерией Остен-Сакена, из-за непролазной грязи не мог вывести вперед все пушки для поддержки наступавших русских. Поэтому он оставил 36 орудий и использовал освободившихся лошадей для перемещения остальных орудий. Ливен и Щербатов после тяжелых боев поочередно очищали Ла-Ротьер от неприятеля, однако ранним вечером на них обрушилась яростная контратака наполеоновской Гвардии. Во время боя и маршал Удино, и Ливен были ранены. В конечном счете исход дела решили русские резервы, — в этом случае 2-я гренадерская дивизия, — которые пришли на подмогу Остен-Сакену и раз и навсегда выбили неприятеля из Ла-Ротьера. Французы потеряли 73 пушки и 5 тыс. солдат, союзники едва ли меньше. Но главное в победе союзников была ее моральная составляющая. В первом же сражении кампании Наполеон был разбит на французской земле. Моральный дух его войск упал. В последующие дни многие французские солдаты дезертировали и отправились по домам [820] .

820

Цит. по: Friederich R. Op. cit. Vol. 3. P. 103. См. письмо Ф.В. Остен-Сакена M.Б. Барклаю де Толли от 27 янв. 1814 г. (ст. ст.): РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3403. Л. 37 (об.).

Последняя фраза в рапорте Ф.В. Остен-Сакена об итогах сражения не была лишена придворной лести: «В этот великолепный день Наполеон перестал быть общим врагом человеческого рода, и Александр может сказать: “Я дал свету мир”». Подобные заявления были опасны и несвоевременны. Наполеон пока был жив, и всего через несколько дней Силезской армии было суждено понести наказание за свою излишнюю самоуверенность. Однако для самого Остен-Сакена сражение стало триумфом. За победы, одержанные им в 1813 г., Остен-Сакен был повышен до полного генерала и удостоился ряда знаков отличия. Теперь же Александр I наградил его желанным орденом Св. Андрея Первозванного и пожаловал 50 тыс. руб. Однако, возможно, самым важным для Остен-Сакена было замечание Александра I, сделанное на его счет на следующий день после сражения: «Вы победили не только внешних, но и домашних врагов своих».

Давнее противостояние с Беннигсеном, начавшееся в 1807 г., ожесточившее Остен-Сакена и представлявшее угрозу для его карьеры, теперь разрешилось в его пользу. Его главный враг до конца жизни останется генералом и графом, тогда как сам Остен-Сакен сумеет его обойти, став фельдмаршалом и князем [821] .

На следующий день после сражения лидеры коалиции провели совещание в замке Бриенн, чтобы принять решение о стратегии на будущее. Когда настало время открывать совещание, нигде не удавалось найти Г.Л. Блюхера, и различные высокопоставленные лица разбрелись на его поиски. Первым обнаружил его Александр I — в винном погребе, где Блюхер отбирал лучшие бутылки вина. На совещании было решено, что основные силы армии и Силезская армия должны разделиться, якобы потому, что, если бы они остались вместе, их было бы невозможно прокормить. Шварценберг должен был наступать на Париж с юга вдоль Сены. Блюхер должен был подойти к городу с запада, двигаясь вдоль Марны [822] .

821

Там же. Л. 36–36 (об.); Богданович М.И. История войны 1814 г. Т. 1. С. 128.

822

О Г.Л. Блюхере и винном погребе см.: Schubert F. Op. cit. P. 343.

Во многом это было возвращением к той схеме, по которой союзники действовали в 1813 г. и которая таила в себе те же опасности. Наполеону предстояло вести операции на пространстве, разделявшем две армии коалиции. К тому времени он успел приноровиться к осторожности и медлительности Шварценберга, равно как и к решительности Блюхера и его склонности к риску. Осенью 1813 г. Наполеон упустил свой шанс и не воспользовался слабыми сторонами противника. Теперь же они обозначились еще яснее. В отличие от осенней кампании, Наполеону не пришлось бы изнурять свои войска длительными маршами для нанесения удара по одной или другой армии коалиции. Поскольку военные операции разворачивались на небольшой территории, он мог рассчитывать, что ему удастся разгромить одну армию и в течение нескольких дней вернуться назад, чтобы столкнуться лицом к лицу с другой армией. Перемещаясь внутри своей собственной страны, Наполеон мог воспользоваться знанием местности, транспортом и услугами местного населения, чтобы пройти по боковым дорогам, получить доступ к продовольствию и сведения о действиях противника. Он также контролировал большую часть речных переправ. Кроме того, в феврале 1814 г. Блюхер обнаруживал еще большую склонность к риску, чем раньше, поскольку он разделял широко бытовавшее мнение, что низложение Наполеона. К 7 февраля он обсуждал с Александром I вопрос о расквартировании войск, когда те достигнут Парижа [823] .

823

См. письмо Александра I Г.Л. Блюхеру от 26 янв. 1814 г.: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3399. Л. 121 (об.)-122.

В то же время Шварценберг был еще более осторожным, чем в предшествующем году. Значительное численное преимущество коалиции, казалось, усилило его беспокойство по поводу трудностей, с которыми было сопряжено командование столь громадной армией и ее продовольственное снабжение. Он был крайне озабочен вопросом безопасности своих протяженных коммуникаций, простиравшихся вплоть до Базеля и противоположного берега Рейна. У него были преувеличенные представления о размере наполеоновской армии и особенно о тех силах, которые пытался сформировать в Лионе маршал П. Ожеро. Шварценберг полагал, что Ожеро может нанести удар в тыл коалиции в Швейцарии. В этой ситуации главнокомандующий сильно противился любому движению вперед. Как он писал своей жене 26

января, «любое движение на Париж в высшей степени противоречит военной науке» [824] .

824

Schwarzenberg К. F. Op. cit. P. 276–300.

В оправдание главнокомандующего следует сказать, что не он один среди генералов коалиции придерживался подобного взгляда. К.Ф. Кнезебек утверждал, что будет очень трудно добыть продовольствие для армии в окрестностях Труа, через который лежал путь союзников на Париж. Различные корпуса коалиции смогли бы перемещаться по дорогам, ведущим к столице, лишь в северном и южном направлении, так как боковые дороги в это время годы были непроходимы. Поэтому поперечные движения и взаимная поддержка могли в лучшем осуществляться на низких скоростях. В то же время Наполеон имел возможность обеспечить себя продовольствием за счет плодородных земель, лежавших к западу от Парижа, и мог использовать внутренние коммуникации и лучшие поперечные дороги, которые он контролировал с целью концентрации сил и нанесения ударов по неуклюже передвигавшимся колоннам противника. Если бы власть Наполеона оказалась под угрозой, он, несомненно, стал бы драться на смерть. И что давало основания полагать, что французский народ от него отвернется? В конце концов наступать на Париж означало делать ставку на внутриполитическую обстановку во Франции. Не было ли это такой же обманчивой затеей, что и расчет Наполеона в 1812 г. на то, что захват Москвы приведет к подписанию мира [825] ?

825

Friederich R. Op. cit. Vol. 3. P. 81–82; Burghersh J. F. Op. cit. P. 91–103, 250–252.

Взгляды и планы Шварценберга во многом определялись политическими соображениями. По его мнению, наступление на Лангр было средством оказать дополнительное давление на Наполеона и принудить его к миру на приемлемых для коалиции условиях. Даже теперь, за столько лет, Шварценберг так и не понял ни образ мыслей Наполеона, ни его манеру ведения войны. Большое значение имело влияние, которое оказывал на главнокомандующего Меттерних. В ряде случаев в январе 1814 г. он советовал Шварценбергу отложить проведение операций и выждать время для начала мирных переговоров. Назначив А. Коленкура министром иностранных дел и, по-видимому, принимая мирные условия коалиции, переданные ему Сент-Эньяном, Наполеон был открыт для компромисса. Учитывая, что 3 февраля в Шатийоне должен был открыться мирный конгресс, К.Ф. Шварценберг, К. Меттерних и Франц I менее чем когда-либо были склонны наступать через несколько дней после Ла-Ротьера или позволить военным операциям идти впереди политики и определять условия мирного урегулирования. Поскольку главнокомандующий был австрийцем, политические интересы Габсбургов могли незаметно привести к краху военной стратегии коалиции [826] .

826

Fournier A. Op. cit. P. 42–44, 58–63. См. прежде всего ответ Франца I на письмо К.Ф. Шварценберга от 8 февр.: Schwarzenberg К. F. Op. cit. P. 272-273, 277. Шварценберг открыто просил инструкций оставаться на месте и получил таковые от императора, см.: Ibid. P. 276–279, 293–299.

В то же время Александр I сделал все от него зависящее для того, чтобы подорвать стратегию К. Меттерниха в Шатийоне. Когда в рамках конгресса 5 февраля начались обсуждения, русский делегат граф А.К. Разумовский объявил, что он еще не получил инструкций. Однако в отличие от советов, которые Меттерних давал Шварценбергу, тактику затягивания, применявшуюся российской стороной, нельзя было скрыть, и она быстро вызвала раздражение союзников. К тому времени участники коалиции значительно ужесточили предлагавшиеся ими условия мира. Во Франкфурте они предложили Франции естественные границы. В Шатийоне речь шла уже об «исторических» границах 1792 г. Меттерних лишил Александра I возможности для маневра, представив союзникам меморандум, который ставил их перед выбором: заключать с Наполеоном мир или нет в том случае, если бы он принял эти условия. Этот документ также понуждал союзников решить следующее: если они отвергали Наполеона, следовало ли им выступить в поддержку Бурбонов или придумать, каким образом французский народ мог выбрать себе иного правителя [827] .

827

Fournier A. Op. cit. P. 105–114. Текст записки К. Меттерниха опубликован в кн.: Сборник императорского русского исторического общества. Т. 31. С. 349–355.

Столкнувшись с этими вопросами, Александр I оказался без поддержки. Он полагал, что, если бы Наполеон принял условия союзников, то стал бы рассматривать мир просто как временное перемирие и начал бы новую войну при первом удобном случае. Его военный гений и исходившая от него аура делали так, словно в рядах любой армии, которой он командовал, дополнительно действовали десятки тысяч незримых солдат. Пока он восседал на французском троне, многие из его бывших союзников за пределами Франции никогда не поверили бы в долговременность мирного урегулирования. Однако и Англия, и Пруссия желали подписать мир с Наполеоном при условии, что он согласится с возвращением Франции к границам 1792 г. и немедленно передаст коалиции ряд крепостей в качестве подтверждения серьезности своих намерений. Никто из союзников Александра I не разделял мнения, что их армии должны сначала взять Париж, а затем задать французскому обществу рамки того политического режима, с которым коалиция намеревалась заключить мир. Союзником такая политика казалась слишком ненадежной. Участники коалиции менее всего желали поднять народное восстание или оказаться втянутыми в гражданскую войну во Франции. Но если бы режим Наполеона действительно пал, тогда, по мнению Англии, Австрии и Пруссии, единственно возможным вариантом было возвращение на трон Бурбонов — в лице законного главы этого семейства Людовика XVIII [828] .

828

Ответ Александра I на вопросы К. Меттерниха опубликован в кн.: Там же. С. 355–360. Краткое изложение взглядов английской, австрийской и прусской сторон см. в кн.: Fournier A. Op. cit. P. 285–289.