Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814
Шрифт:
Хотя семья М.Б. Барклая де Толли вела свое происхождение из Шотландии, сам он был представителем средней прослойки немецкого общества. Его предки поселились в балтийских провинциях, но сам он вырос в семье родственников, принадлежавших к немецкой диаспоре Петербурга. Преобладающими лютеранскими ценностями в доме, где прошло его детство, являлись послушание, долг, совестливость и трудолюбие. Он развил эти качества и одновременно укрепил свои позиции в немецкой диаспоре России, женившись на своей кузине, что в те времена было частым явлением. В возрасте 15 лет Барклай де Толли начал службу в российской армии в унтер-офицерском звании, будучи произведен в офицерское звание два года спустя. Имея лучшее образование, чем обычный офицер из числа российского дворянства, он продвигался по службе за счет личных заслуг и не слишком быстро. Ему потребовался двадцать один год, чтобы дослужиться от корнета до генерал-майора. Его умения и проявленная храбрость помогли ему получить чин генерал-лейтенанта, привлекли к нему внимание Александра I и обеспечили ему ключевую роль в войне со Швецией. Подталкиваемый Аракчеевым, Барклай в марте 1809 г., пройдя из Финляндии по льду Ботнического залива, вторгся в пределы Швеции, тем самым оказав существенную помощь в подавлении шведского сопротивления. Благодарный император наградил Барклая де Толли чином генерала от инфантерии и назначил его главнокомандующим войсками в Финляндии и финляндским генерал-губернатором [169] .
169
Самой
Высокий, с хорошей фигурой и осанкой, имевший внешний вид настоящего командира, новый главнокомандующий выглядел соответственно занимаемому положению. Легкая хромота и негнущаяся правая рука — следствия полученных ранений — только усиливали почтительное отношение к нему. Однако в завистливом мире Петербурга М.Б. Барклай своим быстрым продвижением в чин генерала и назначением на министерский пост нажил себе много врагов. По складу характера, обстоятельствам биографии и приобретенному опыту он не лучшим образом вписывался в высший свет Петербурга и окружение императорского двора: военный министр пренебрегал светскими условностями, и это сослужило ему плохую службу. При дворе он пользовался уважением, но чувствовал себя неловко и неуверенно. Искренний, гордый и чувствительный Барклай знал, что ему недоставало культуры, остроумия и широкого кругозора, чтобы добиться настоящего уважения в придворном мире. Петербургская знать, многие представители которой занимали высшие посты в военной администрации, смотрели на него свысока как на мрачного, скучного немца и выскочку. Барклай нелегко заводил дружбу, хотя его сослуживцы со временем начинали испытывать глубокое восхищение его личностью. Как и у всех старших генеральских чинов и министров в России, за время службы у него появились собственные протеже, многие из которых были немцами. Это обстоятельство не добавляло ему популярности. Однако что бы Барклай ни предпринял, в том мире зависти и придирчивого отношения, в котором он находился, критика была неизбежна: когда впоследствии он назначил начальником главного штаба И.В. Сабанеева, он подвергся критике за то, что якобы отдал предпочтение своему старому полковому товарищу в ущерб другим, более способным (и в этом случае речь шла о балтийских немцах) штаб-офицерам [170] .
170
См., например, замечания Е. Вюртембергского: W"urttemberg E. Op. cit. Vol. 1. P. 274–277.
М.Б. Барклай де Толли обладал добродетелями А.А. Аракчеева, не имея его пороков. Он являлся эффективным, неподкупным, трудолюбивым и дотошным управленцем, но никогда не был педантом. Он также мог быть предельно жестким, даже безжалостным, когда это было необходимо — учитывая манеру ведения дел, свойственную российскому интендантству, без этого было не обойтись. Однако в отличие от Аракчеева, Барклай никогда не позволял себе излишней жестокости, грубости или мстительности. Он также управлял эффективнее и придерживался более строгой дисциплины, чем Л.Л. Беннигсен, при котором в 1806–1807 гг. голод, отсутствие дисциплины и бандитизм в рядах армии приобрели повальный характер. В качестве министра и главнокомандующего Барклай сделал все возможное, чтобы положить конец некорректному обращению офицеров со своими подчиненными. Его циркуляры осуждали офицеров, использовавших страх как средство подготовки войск и водворения в них дисциплины: «Русский солдат обладал всеми высшими воинскими добродетелями: он храбр, усерден, послушен, предан и не своенравен; поэтому, несомненно, есть способы подготовить его и поддерживать дисциплину, не прибегая к жестокости» [171] .
171
Josselson. Op. cit. P. 81–82; Тотфалушин В.П. М.Б. Барклай де Толли в Отечественной войне 1812 года. Саратов, 1991. Гл. 1.
Учитывая способность императора к манипулированию, вполне возможно, что Александр подтолкнул Аракчеева к тому, чтобы тот оставил министерский пост и вошел в состав Государственного совета в январе 1810 г. В 1808 г. требовался военный министр, способный восстановить порядок в военной администрации, используя устрашение там, где это было необходимо. Никто не справился бы с этой задачей лучше Аракчеева. К 1810 г., однако, требования изменились. По-прежнему был нужен эффективный и трудолюбивый администратор, но одного это было уже недостаточно. Поскольку на горизонте забрезжила война с Наполеоном, армии требовался предводитель, который был способен подготовиться к войне и наметить план боевых действий. Аракчеев никогда не служил в действующей армии и едва ли был достаточно компетентен, чтобы обсуждать стратегию или военные планы. Барклай де Толли, напротив, являлся солдатом, неоднократно бывавшим на передовой, в чьем послужном списке имелись записи о выдающихся боевых заслугах. Если Барклаю и недоставало смелости воображения, свойственного великим главнокомандующим, он тем не менее хорошо разбирался в тактике и умел быстро определять благоприятные возможности и опасности, возникавшие на поле боя. Еще важнее было то, что он обладал не только реалистичным видением стратегии, но также патриотизмом, решительностью и моральным мужеством, необходимым для того, чтобы отстаивать выбранную стратегию перед лицом многочисленных препятствий и яростной критики. Барклай с редкостной последовательностью ставил «благо службы» превыше личных интересов и жажды мщения. В 1812 г. Россия оказалась многим обязана этим его качествам.
На протяжении двух с половиной лет, прошедших с момента назначения М.Б. Барклая на пост военного министра до вторжения Наполеона, он развернул бурную деятельность. В законодательной сфере наибольшее значение имел новый закон «Учреждение для управления Большой действующей армией». Он был составлен очень детально и впечатлял своим небывалым объемом: в Полном собрании законов занимал 121 страницу текста, каждая из которых была разделена на два столбца. Известный как «желтая книга» из-за цвета своей обложки, закон касался всех подразделений, их функций и ключевых постов действующей армии, определяя полномочия и обязанности занимавших их лиц. Однако значение этого закона было гораздо шире, поскольку он использовался офицерами как настольная книга, в которой содержались указания относительно того, как им следовало выполнять возложенные на них задачи [172] .
172
См. закон в: ПСЗ.Т. XXXI. С. 43–164. Подробно закон рассмотрен в: Гаврилов С.В. Указ. соч. С. 61 и далее.
Конечно, в столь обширном и сложном законодательном акте имелись некоторые ошибки. Проблему представляло двойное подчинение начальников штабов своим генералам и одновременно начальникам штабов следующего уровня. Прусские наблюдатели отмечали, что их собственная модель, в которой боевые подразделения имели доступ к вышестоящим генералам только через своих
Однако все это не имело большого значения. Впервые были выработаны четкие правила относительно того, как должно осуществляться руководство армией в период военных действий. Большинство установленных М.Б. Барклаем принципов хорошо сработали в 1812–1814 гг. Там, где это требовалось, правила могли быть легко изменены сообразно реальным условиям. Например, в начале 1812 г., шесть недель спустя после издания закона об армии стало очевидно, что предстоящая война с самого начала будет вестись внутри России. Что касается продовольственного и прочих видов снабжения, сразу же была опубликована поправка, гласившая, что закон вступал в силу на территории любой губернии, которая будет объявлена императором на военном положении. Тем самым все губернское чиновничество оказывалось в подчинении у генерал-интенданта армии, имевшего право по своему усмотрению проводить реквизиции продовольствия, фуража и транспортных средств в обмен на расписки. Таким образом, закон проясняет, как российское казначейство сумело вести кампанию 1812 г. при столь малых официальных расходах — по крайней мере на начальном этапе боевых действий. Проводившееся в законе четкое разграничение полномочий и должностных обязанностей между военными и гражданскими лицами также заложило основу для плодотворного в целом сотрудничества армии и губернской администрации в 1812 г. [173]
173
Поправка приводится в: ПСЗ.Т. XXXI. С. 228–229. О новом законе см.: Гейсман П.А. Указ. соч. С. 284 и далее.
Другим важным законодательным актом, принятым накануне войны, вносились изменения в организацию российской Внутренней стражи. В какой-то мере новое положение о Внутренней страже, изданное в июле 1811 г., являлось побочным результатом усилий, направленных на привлечение максимального числа военнослужащих из тыловых частей в ряды действующей армии. Прежде всего это означало отбор людей, годных к действительной службе, из так называемых гарнизонных полков, которые были крайне неравномерно расквартированы по городам и крепостям империи. Тем самым численность полевой армии пополнилась на 40 тыс. человек, из которых было сформировано тринадцать новых полков, причем для этого не потребовалось проводить дополнительный набор рекрутов. Большая часть солдат, прибывших из гарнизонных подразделений, в целом были хорошо обучены. Однако что касается большинства офицеров ситуация была обратной, поскольку приписка к гарнизонным полкам (за исключением тех, которые находились в расположенных на первой линии крепостях прибалтийского побережья) означала, что офицер либо был физически не годен к строевой службе, либо имел плохой послужной список [174] .
174
Закон о формировании 13 новых полков см.: ПСЗ.Т. XXXI. С. 537–543. Закон о внутренней страже см.: Там же. С. 783–802. О новом качестве полков см., например: Попов Ф.Г. История 48-го пехотного Одесского полка. Т. 1. М., 1911. С. 7–52; Гулевич С.А. История 8-го пехотного Эстляндского полка. СПб., 1911. С. 117–121.
Около 17 тыс. человек из гарнизонных полков были признаны не годными к службе в полевой армии. Им предстояло стать ядром вновь образованной Внутренней стражи: в каждом губернском центре империи предполагалось разместить по полбатальона (две роты) таких войск. Они объединялись с небольшими полицейскими подразделениями, которые уже существовали в губерниях на тот момент, и с более многочисленными, но менее подвижными ротами ветеранов (инвалидные роты), обычно расквартированными в менее крупных губернских городах. Все эти подразделения отныне становились единой структурой, действовавшей на территории всей европейской части России. Возможно, было бы логично передать подразделения Внутренней стражи под начало А.Д. Балашова, который, как глава полицейского ведомства, был главным ответственным за поддержание общественного порядка внутри России. Но Александр I относился с недоверием к усилению власти своего шефа полиции и не желал расширять влияние последнего за счет присоединения к ней Внутренней стражи. Поэтому он придал ей статус независимого формирования, находившегося под командованием его личного генерал-адъютанта графа Е.Ф. Комаровского, который рапортовал напрямую императору [175] .
175
Собрание документов о войсках внутренней стражи было опубликовано: Внутренняя и конвойная стража России: Документы и материалы. М., 2002. Для англоязычных читателей краткая справка дается в работе: LeDonne J. Absolutism and Ruling Class. Oxford, 1991. P. 132–139. Вопросы формирования войск внутренней стражи и отношения к ним Александра I освещаются в мемуарах: Комаровский Е.Ф. Записки графа Е.Ф. Комаровского. СПб., 1914. С.183–187. О восприятии Александром I А.Д. Балашова см.: Записки Якова Ивановича Санглена: 1776–1831 гг. // Русская старина. 1883. Т. 37. № 1. С. 20–25.
Внутренняя стража несла охрану общественных зданий, а также помогала приводить в исполнение судебные решения и поддерживать общественный порядок, хотя в случае широкомасштабных волнений им потребовалось бы поддержка регулярных частей армии. Однако действительно важным в 1812–1814 гг. было то, что именно эти подразделения отвечали за охрану военнопленных и, что еще важнее, за подготовку рекрутов и эскортирование их до лагерей, где формировались резервы армии. Как и следовало ожидать многие офицеры Внутренней стражи, командовавшие этими эскортами, отличались плохой подготовкой. Князь Д.И. Лобанов-Ростовский, командовавший Резервной армией в 1813–1814 гг., непрестанно на них жаловался, и нет сомнений в том, что многие рекруты страдали от их действий. Однако с точки зрения мобилизации военного потенциала России, вновь образованная Внутренняя стража была настоящей находкой. До 1811 г. полкам предписывалось командировать офицеров и рядовых в губернии с целью набора и эскортирования новых рекрутов. Даже в мирное время это отвлекало много сил. В 1812–1814 гг., учитывая наличие значительно более крупной армии, действовавшей вдали от внутренних районов империи, рассредоточение сил было бы губительно [176] .
176
См., в частности, письмо Д.И. Лобанова Александру I от 8 мая 1814 г. (ст. ст.): РГВИА. Ф. 125. Оп. 1/188а. Д. 153. Л. 65. Справедливости ради стоит добавить, что Лобанов писал о том, что это были превосходные офицеры.