Россiя въ концлагере
Шрифт:
Но Юра уже дружественно тычетъ меня кулакомъ въ животъ, а Борисъ столь же дружественно обнимаетъ меня своей пудовой лапой. У Юры въ голосe слышны слезы. Мы торжественно въ полутьмe вечера цeлуемся, и меня охватываетъ огромное чувство и нeжности, и увeренности. Вотъ здeсь -- два самыхъ моихъ близкихъ и родныхъ человeка на этомъ весьма неуютно оборудованномъ земномъ шарe. И неужели же мы, при нашей спайкe, при абсолютномъ "всe за одного, одинъ за всeхъ", пропадемъ? Нeтъ, не можетъ быть. Нeтъ, не пропадемъ.
Мы тискаемъ другъ друга и говоримъ разныя слова, милыя, ласковыя и
Я торжественно высвобождаюсь изъ братскихъ и сыновнихъ тисковъ и столь же торжественно провозглашаю:
– - А теперь, милостивые государи, послeдняя сводка съ фронта побeды -Шпигель.
– - Ватикъ, всерьезъ? Честное слово?
– - Ты, Ва, въ самомъ дeлe, не трепли зря нервовъ, -- говоритъ Борисъ.
– - Я совершенно всерьезъ.
– - И я разсказываю весь разговоръ съ Якименкой.
Новые тиски, и потомъ Юра тономъ полной непогрeшимости говоритъ:
– - Ну вотъ, я вeдь тебя предупреждалъ. Если совсeмъ плохо, то Шпигель какой-то долженъ же появиться, иначе какъ же...
Увы! со многими бываетъ и иначе...
___
Разговоръ съ Якименкой, точно списанный со страницъ Шехерезады, сразу ликвидировалъ все: и доносъ, и третью часть, и перспективы: или стeнки, или побeга на вeрную гибель, и активистскiя поползновенiя, и большую часть работы въ урчевскомъ бедламe.
Вечерами, вмeсто того, чтобы коптиться въ махорочныхъ туманахъ УРЧ, я сидeлъ въ комнатe Якименки, пилъ чай съ печеньемъ {126} и выслушивалъ Якименковскiя лекцiи о лагерe. Ихъ теоретическая часть, въ сущности, ничeмъ не отличалась отъ того, что мнe въ теплушкe разсказывалъ уголовный коноводъ Михайловъ. На основанiи этихъ сообщенiй я писалъ инструкцiи. Якименко предполагалъ издать ихъ для всего ББК и даже предложить ГУЛАГу. Какъ я узналъ впослeдствiи, онъ такъ и поступилъ. Авторская подпись была, конечно, его. Скромный капиталъ своей корректности и своего печенья Якименко затратилъ не зря. {127}
БАМ (Байкало-Амурская Магистраль)
МАРКОВИЧЪ ПЕРЕКОВЫВАЕТЪ
Шагахъ въ двухстахъ отъ УРЧ стояла старая, склонившаяся на бокъ, бревенчатая избушка. Въ ней помeщалась редакцiя лагерной газеты "Перековка", съ ея редакторомъ Марковичемъ, поэтомъ и единственнымъ штатнымъ сотрудникомъ Трошинымъ, наборщикомъ Мишей и старой разболтанной бостонкой. Когда мнe удавалось вырываться изъ УРЧевскаго бедлама, я нырялъ въ низенькую дверь избушки и отводилъ тамъ свою наболeвшую душу.
Тамъ можно было посидeть полчаса-часъ вдали отъ УРЧевскаго мата, прочесть московскiя газеты и почерпнуть кое-что изъ житейской мудрости Марковича.
О лагерe Марковичъ зналъ все. Это былъ благодушный американизированный еврей изъ довоенной еврейской эмиграцiи въ Америку.
– - Если вы въ вашей жизни не видали настоящаго идiота -- такъ посмотрите, пожалуйста, на меня...
Я смотрeлъ. Но ни въ плюгавой фигуркe Марковича, ни въ его устало-насмeшливыхъ
– - А вы такой анекдотъ о евреe гермафродитe знаете? Нeтъ? Такъ я вамъ разскажу...
Анекдотъ для печати непригоденъ. Марковичъ же лeтъ семь тому назадъ перебрался сюда изъ Америки: "мнe, видите-ли, кусочекъ соцiалистическаго рая пощупать захотeлось... А? Какъ вамъ это нравится? Ну, не идiотъ?"
Было у него 27.000 долларовъ, собранныхъ на нивe какой-то комиссiонерской дeятельности. Само собою разумeется, что на совeтской границe ему эти доллары обмeняли на совeтскiе рубли -- неизвeстно уже, какiе именно, но, конечно, по паритету -- рубль за 50 центовъ.
– - Ну, вы понимаете, тогда я совсeмъ какъ баранъ былъ. Словомъ -обмeняли, потомъ обложили, потомъ снова обложили такъ, что я пришелъ въ финотдeлъ и спрашиваю: такъ сколько же вы мнe самому оставить собираетесь -я уже не говорю въ долларахъ, а хотя бы въ рубляхъ... Или мнe, можетъ быть, къ своимъ деньгамъ еще и приплачивать придется... Ну -- они меня выгнали вонъ. Короче говоря, у меня уже черезъ полгода ни копeйки не осталось. Чистая работа. Хе, ничего себe шуточки -- 27.000 долларовъ. {128}
Сейчасъ Марковичъ редактировалъ "Перековку". Перековка -- это лагерный терминъ, обозначающiй перевоспитанiе, "перековку" всякаго рода правонарушителей въ честныхъ совeтскихъ гражданъ. Предполагается, что совeтская карательная система построена не на наказанiи, а на перевоспитанiи человeческой психологiи и что вотъ этакiй каторжный лагерный трудъ въ голодe и холодe возбуждаетъ у преступниковъ творческiй энтузiазмъ, пафосъ построенiя безклассоваго соцiалистическаго общества и что, поработавъ вотъ этакимъ способомъ лeтъ шесть-восемь, человeкъ, ежели не подохнетъ, вернется на волю, исполненный трудовымъ рвенiемъ и коммунистическими инстинктами. "Перековка" въ кавычкахъ была призвана славословить перековку безъ кавычекъ.
Нужно отдать справедливость -- "Перековка", даже и по совeтскимъ масштабамъ, была потрясающе паршивымъ листкомъ. Ея содержанiе сводилось къ двумъ моментамъ: энтузiазмъ и доносы. Энтузiазмъ испущалъ самъ Марковичъ, для доносовъ существовала сeть "лагкоровъ" -- лагерныхъ корреспондентовъ, которая вынюхивала всякiе позорящiе факты насчетъ недовыработки нормъ, полового сожительства, контръ-революцiонныхъ разговоровъ, выпивокъ, соблюденiя религiозныхъ обрядовъ, отказовъ отъ работы и прочихъ грeховъ лагерной жизни.
– - Вы знаете, Иванъ Лукьяновичъ, -- говоритъ Марковичъ, задумчиво взирая на свое творенiе, -- вы меня извините за выраженiе, но такой газеты въ приличной странe и въ уборную не повeсятъ.
– - Такъ бросьте ее къ чорту!
– - Хе, а что я безъ нея буду дeлать? Надо же мнe свой срокъ отрабатывать. Разъ уже я попалъ въ соцiалистическiй рай, такъ нужно быть соцiалистическимъ святымъ. Здeсь же вамъ не Америка. Это я уже знаю -- за эту науку я заплатилъ тысячъ тридцать долларовъ и пять лeтъ каторги... И еще пять лeтъ осталось сидeть... Почему я долженъ быть лучше Горькаго?.. Скажите, кстати -- вотъ вы недавно съ воли -- ну что такое Горькiй? Вeдь это же писатель?